Век хирургов

Исходя из этого, Кох нашел способ сделать фотографии живых микробов непосредственно через микроскоп. Вооруженный только самыми основами теории, Кох приступает к поиску бактерий, ответственных за болезни, ставшие бичами всех современных больниц: гнойную лихорадку, краснуху, столбняк, гангрену. В ходе его изысканий ему открылось, что гнойная лихорадка и вправду вызывается бактериями. А ведь это предположение и легло в основу листеровского метода лечения ран, хотя сам Листер так и не смог доказать их существования. «Опыты по этиологии заболеваний, вызываемых раневыми инфекциями…» («Untersuchungen ber die tiologie der Wundinfektionkrankheiten…») Таково было заглавие второго труда Коха, в котором он впервые дал точное описание «убийце из темноты» и доказал его существование в экспериментах над животными. И это было только начало, поскольку возбудителей прочих многообразных раневых инфекций распознать оказалось значительно сложнее, чем возбудителей сибирской язвы. Но в этом ему помогла очередная революция в мире медицины и, прежде всего, хирургии.

В том я был убежден, когда покидал Вольштайн. Всего несколькими месяцами позже Роберт Кох в качестве правительственного советника при Кайзеровском управлении здравоохранения был вызван в Берлин. К наиболее выдающимся его достижениям этого периода, ставшего наиболее плодотворным, принадлежит открытие в 1882 году возбудителя туберкулеза и позже, в 1883-м, бацилл холеры. Расцвет его научной работы пришелся, к несчастью, на закат его жизни. Кох умер в 1910 году.

Отправляясь в незнакомый мне Вольштайн, я оставил Сьюзен, мою жену, в Галле, в доме профессора Фолькмана, который был первым из немецких хирургов, кто в 1872 году доверил свою клинику и пациентов антисептическому методу Листера и с тех пор стал его ярым приверженцем. Самочувствие Сьюзен внушало некоторые опасения: она жаловалась на легкое недомогание, которое в действительности было предвестником тяжелого заболевания, поселившегося в ее теле значительно раньше. Поэтому по возвращении от Коха я поспешил в Галле, чтобы оттуда вместе со Сьюзен отправиться в запланированное нами летнее путешествие по французскому побережью Бискайского залива.

Только ступив на порог красивого дома Фолькмана, в салоне я застал Сьюзен за беседой с неким молодым человеком. Он говорил с американским акцентом, но одежда его выдавала в нем англичанина.

«Любимый, – обратилась ко мне Сьюзен после наших первых приветствий, – это мистер Хальстед из Нью-Йорка. Он учился в Терапевтическо-хирургическом колледже и работал в нью-йоркской больнице Бельвью Хоспитал, а теперь вот уже два года живет в Европе. Здесь он успел поработать у профессора Бильрота в Вене, профессора Тирша в Лейпциге, у профессора Бергмана в Вюрцбурге. И теперь он практикуется у профессора Фолькмана. Он особенно интересуется теорией Листера и антисептикой. И конечно, мы оба с нетерпением готовы выслушать все, что ты сможешь рассказать нам о профессоре Кохе…»

Хальстед был худощавым молодым человеком с атлетически развитыми, широкими плечами и своенравным выражением на несимметричном лице, откуда близоруко глядели умные глаза, а по обеим сторонам топорщились крупные уши.

Внешне он являл собой образец ухоженной, даже, пожалуй, чрезмерной элегантности, которая отличала его и все последующие годы. Но еще более бросались в глаза робость и замкнутость его натуры, едкая ирония во взгляде, которые он старательно прятал за вежливостью и обходительностью.

По всей вероятности, в эти часы нашей первой случайной встречи он, как и я, не мог предположить, что сыграет довольно важную роль в тогда только предстоявшей борьбе за распространение антисептики по всем операционным залам мира и, прежде всего, Америки, а особенно Нью-Йорка; что именно ему суждено было сделать совершенно особенный вклад в победу листеровского метода.

«Тот факт, что и по ту сторону океана есть кто-то увлеченный методой Листера, – вступил я, – чрезвычайно радует меня, ведь по опыту я могу судить, что такие случаи редки. Эта теория рождалась буквально на моих глазах, я был свидетелем нескольких важных вех ее создания, а потому попытался сделать ее приверженцами американских хирургов. Но все это настолько же безнадежно, как и попытки склонить на сторону Листера английских медиков – вы, конечно, знаете, что ее последователей на родине Листера крайне немного. Однако же открытие господина Коха должно, пожалуй, кое-что изменить».

«Вероятно, – отозвался он, – но все же не стоит ожидать, что эти люди вот так запросто поверят в историю о нехороших бактериях. Ведь эти «спасители человеческих жизней» за всю свою жизнь даже единожды не вымыли перед операцией ни рук, ни инструментов, они так заносили свое операционное платье, что оно одеревенело от засохшей крови и гноя. Чтобы внедрить антисептику в хирургическую практику, потребуется воспитать новое поколение хирургов. При всех упомянутых обстоятельствах пример Листера может послужить лишь хорошим началом…»

«Как это понимать?» – спросил я.