Век кино. Дом с дракончиком

— Имеет значение заговор молчания вокруг этой фигуры. Сегодня Жанна Леонидовна…

— Вы с ней виделись? — перебил купец.

— На кладбище.

— Чего она-то суетится? Чего боится?

— У каждого из вас есть свои мотивы для страха и суеты. И для раскаяния. Так вот. Говоря о смерти папы Пчелкина три года назад, Жанна нечаянно проговорилась о муже: тогда он не был миллионщиком и в Америку Марину не смог бы увезти.

— В Америку Серж не ездил.

— Вот именно. Чувствуете, какая замечательная проговорка? Кто бы мог, по-вашему, увезти Манон Леско на край света?

— Ну, мало ли… не такая уж и проблема.

— Значит, вы?

— Я туда не собираюсь.

— Ни вы, ни Серж…

— Да понятно, вы намекаете на Марка, — пробормотал купец, махнул рукой, лакей опасливо приблизился: — Еще порцию!

— Вот тут в кабачке, пока я ждал вас, возникла версия. На презентации Марк увлекся прелестной женщиной и предложил ей дорогое путешествие… или эмиграцию (близкие свидетельствуют, что в ноябре Марина чрезвычайно изменилась: восторг и страх проснулись в ее довольно черствой душе). Об этом узнает сестра Казанского и доносит мужу… Нет, для нее было бы выгодно исчезновение возлюбленных с семейного горизонта. Серж сам узнал, вмешался, стравил мужа и соперника под Большим Устьинским мостом.

— Но Казанский улетел в тот же вечер!

— Во-первых, он успел бы в аэропорт и после преступления. Во-вторых, мог улететь в другой день: факс, который вы мне предъявили, помечен седьмым декабря.

— Версия любопытная, — согласился Дмитрий Петрович и занялся новой порцией, но без прежнего увлечения. — И все же основания, по которым вы приплетаете сюда Марка, кажутся мне зыбкими. Или вы знаете больше о нем?

— Почему исчез Боря, как вы думаете? Он вез Марка в аэропорт и, если имело место преступление, явился по меньшей мере свидетелем, а то и участником убийства на набережной.

— Никакой свидетель Марка не затруднил бы, — вырвалось у купца двусмысленное признание.

— Очень хорошо, — одобрил Валентин, — что вы наконец заговорили откровенно, признав бывшего своего компаньона способным на убийство.

— Я этого не говорил! — испугался вдруг бизнесмен.

— Буквально нет, — подтвердил сыщик задумчиво. — «Дракончик», — услышала Даша дважды. «Дракончиком» назвал ее зять своего врага. Где аукнется — там и откликнется… Такой крутой босс мог ведь сам и не пачкаться, а отдать приказ. Понимаете?

— Вы полагаете, Боря явился исполнителем?

— Из вашего «Страстоцвета» я по-прежнему не исключаю никого. Ни Сержа с доносом, ни вас, извините, с подагрой. На поминках Алеши вы имели конфиденциальный разговор с Мариной.

— Какой там конфиденциальный! Утешал вдову…

— После этого разговора, — продолжал Валентин, игнорируя усмешку собеседника, — она слегла и бредила. Оригинальный бред о курсе доллара на пятое декабря.

— И за бред я отвечаю!

— Однако на следующий день вы явились к ней в больницу. Что вас связывало с Манон Леско? Любовная страсть или денежная?

— Кофе! — бросил бизнесмен прохлаждающемуся поблизости лакею и закурил.

Скорбная компания в центре зала вдруг поднялась и молча направилась к выходу. Они остались вдвоем под прицельным взглядом бармена. Заказать бы водки — и русская (купеческая) душа распахнется, ну, хоть приоткроется… Нельзя, у сыщика и свидетеля руки связаны, так сказать, рулями.

— Страстную, образно выражаясь, тему мы уже безрезультатно дебатировали, — запоздало ответил коммерсант, отхлебнув кофе. — Уругвайский. Сорт предпоследний, приготовлен отвратительно. — И отодвинул коричневую керамическую чашечку.

— Дмитрий Петрович, вы по натуре, наверное, путешественник.

— Скорее, домосед, впрочем, в детстве мечтал о странах экзотических и загадочных. А почему вы про меня так подумали?

— Почему? — Валентин удивился. — Перепутал. Это у Бори карты, марки… Страстоцвет — это ведь тропическое растение? Кто придумал такое необычное название?

— В Южной Америке процветает. Марк придумал, я же подключился позднее. Третьего ноября.

— Ах да, презентация. Марк, — повторил Валентин задумчиво, — марка. Марочка… так звали Марину близкие.

— В самом деле? Не знал.

— Так зачем вы приезжали к ней в больницу?

— А то вы не в курсе! — Купец вдруг подмигнул всем своим румяным лицом. — Эх, Валентин Николаевич, с вашими агентурными данными — да в разведку — и любимый наш город мог бы спать спокойно. Даю показания: на поминках Марина попросила меня о помощи.

— О какой помощи?

— Денежной.

— Почему вас, а не Сержа?

— Тайны женского сердца неисповедимы. Может, не захотела быть обязанной многолетнему воздыхателю. Может, посчитала, что он и так слишком потратился на похороны.

— Уж и потратился! Всемогущий шурин ведь помог актеру в деловой сфере?

— Надо думать. Я никогда не любопытствовал, потому что по натуре джентльмен, как вы, наверное, заметили.

— На сколько разорился джентльмен?

— Пустячок — двести долларов.

— Прямо какая-то такса у Марины была — двести долларов за комнату… И почему так срочно — в больницу, а не Даше, например, отдать?

— Было приказано держать все в тайне, некоторые чудаки стесняются бедности.

— А сразу на поминках не могли облагодетельствовать?