Век Людовика XIV

Возможно, мы никогда не сможем узнать, мыслит ли какое-либо простое материальное существо или нет; невозможно, чтобы мы путем созерцания наших собственных идей, без откровения, узнали, не наделило ли Всемогущество некоторые системы материи, соответствующим образом расположенные, способностью воспринимать и мыслить, или же присоединило и прикрепило к материи, так расположенной, мыслящую нематериальную субстанцию; По нашим понятиям, не более отдаленно от нашего понимания представить себе, что Бог может, если захочет, добавить к материи способность мыслить, чем то, что Он должен добавить к ней другую субстанцию, обладающую способностью мыслить. Тот, кто подумает, насколько едва ли ощущения в наших мыслях совместимы с протяженной материей или существование с чем-либо, не имеющим протяженности, признается, что он очень далек от того, чтобы определенно знать, что такое его душа…. Тот, кто предоставит себе возможность свободно поразмыслить… едва ли найдет свой разум способным решительно высказаться за или против материальности души». 145

Хотя Гоббс уже вскочил на материалистический рог дилеммы, предположение о его возможной истинности было в интеллектуальном контексте времени Локка настолько оскорбительным для ортодоксальной науки, что сотня защитников религии напала на него как на безрассудно играющего на руку атеистам. Они не обратили внимания ни на его мимолетное преклонение перед откровением, ни на его более раннее заявление о том, что «более вероятным мнением является то, что сознание является приложением к одной индивидуальной нематериальной субстанции и ее привязанностью». 146 Возможно, они предвидели, что Ла Меттри, д'Ольбах, Дидро и другие материалисты увидят в предложении Локка тайную склонность к их взглядам. Епископ Стиллингфлит обвинил его именно в такой склонности и предупредил, что она ставит под угрозу всю христианскую теологию. Забыв о своей обычной осторожности, Локк горячо подтвердил возможность материальной гипотезы в споре, который продолжался со Стиллингфлетом и другими до 1697 года.

Несмотря на критику, противоречия, неясности и другие недостатки, «Эссе» с каждым годом набирало авторитет и влияние. За четырнадцать лет, прошедших с момента публикации до смерти Локка, было подготовлено четыре издания этого труда. Французское издание появилось в 1700 году и было встречено с восторженным восхищением. Оно стало темой для обсуждения в английских гостиных; Тристрам Шэнди уверял своих слушателей, что ссылка на «Эссе» позволит любому человеку стать «не презренной фигурой в метафизическом кругу». 147 Влияние «Очерка» на Беркли и Юма было столь велико, что мы можем датировать им поворот британской философии от метафизики к эпистемологии. Возможно, Поуп имел в виду Локка, когда писал, что «надлежащим предметом изучения человечества является человек».

Французское издание появилось в 1700 году и было встречено восторженными гиперболами. «После того как столько умозрительных джентльменов создали роман о душе, — писал Вольтер, — появился один поистине мудрый человек, который самым скромным образом, какой только можно себе представить, дал нам ее реальную историю. Мистер Локк открыл человеку анатомию души, как это сделал бы какой-нибудь ученый анатом, изучающий тело». 148 И снова: «Только Локк развил человеческое понимание в книге, где нет ничего, кроме истин, в книге, которая стала совершенной благодаря тому, что эти истины изложены ясно». 149 Эссе» стало психологической библией французского Просвещения. Кондильяк принял и расширил сенсуализм Локка и считал, что между Аристотелем и Локком в психологии ничего не было сделано. 150-явная несправедливость по отношению к схоластикам и Гоббсу. Д'Алембер в «Предварительных рассуждениях» «Энциклопедии» приписал Локку создание научной философии, как Ньютон (по его мнению) создал научную физику. Несмотря на ортодоксальность «Очерка», рационалистический эмпиризм вскоре отбросил душу как ненужную гипотезу и перешел к применению тех же рассуждений к Богу.

4. Религия и толерантность

Сам Локк не испытывал симпатии к подобным крайностям. Каковы бы ни были его частные сомнения, он, как английский джентльмен, считал, что хорошие манеры и мораль требуют общественной поддержки христианской церкви. Если философия отнимет у людей веру в божественную справедливость, стоящую за очевидными несправедливостями и страданиями жизни, то что она сможет предложить для поддержания надежд и мужества людей? Медленное продвижение к демократической утопии? Но разве в этой утопии природная жадность и неравенство людей не будут создавать новые средства для использования и злоупотребления простыми или слабыми людьми со стороны умных или сильных?