Тем не менее остается фактом, что Людовик был самым щедрым покровителем литературы во всей истории. Спустя всего два года после вступления в должность (1662–63 гг.) — следовательно, до появления всех упомянутых выше произведений, кроме двух, — он попросил Кольбера и других компетентных лиц составить список авторов, ученых и деятелей науки, независимо от их происхождения, которые заслуживают помощи. Из этих списков сорок пять французов и пятнадцать иностранцев получили королевские пенсии. 1 Голландские ученые Гейнсиус и Воссиус, голландский физик Христиан Гюйгенс, флорентийский математик Вивиани и многие другие иностранцы были удивлены, получив от Кольбера письма, в которых сообщалось, что французский король назначил им пенсии, которые должны быть утверждены их собственными правительствами. Некоторые из этих пенсий достигали трех тысяч ливров в год. Буало, неофициальный президент поэзии, жил на свою пенсию, как великий сеньор, и оставил 286 000 франков наличными; Расин получил 145 000 франков за десять лет работы королевским историком. 2 Вероятно, международные пенсии отчасти были вызваны желанием иметь благоприятную прессу за границей; а внутренние подарки имели целью поставить мысль, как и промышленность и искусство, под правительственную координацию и контроль. Эта цель была достигнута: все публикации были подвергнуты государственной цензуре, и французский ум подчинился, лишь с единичными и незначительными сопротивлениями, королевскому надзору за его печатным выражением. Более того, короля убедили, что эти пенсионерские перья будут петь ему дифирамбы в прозе и стихах и передадут в историю его радужную картину. Они сделали все, что могли.
Людовик не только выплачивал пенсию литераторам, он защищал и уважал их, повышал их социальный статус и приветствовал их при дворе. «Помните, — говорил он Буало, — что у меня всегда найдется полчаса, чтобы уделить вам время». 3 Возможно, его литературный вкус слишком сильно склонялся к классическому порядку, достоинству и хорошей форме; но эти добродетели, казалось ему, не только стабилизируют правительство, но и облагораживают Францию. В некоторых отношениях он опережал народ и двор в своих литературных суждениях. Мы видели, как он защищал Мольера от дворянских и церковных нападок; мы увидим, как он поощрял самые высокие полеты Расина.
Опять же по предложению Кольбера и следуя примеру Ришелье, Людовик объявил себя личным покровителем Французской академии, возвел ее в ранг крупного государственного учреждения, выделил ей значительные средства и предоставил помещение в Лувре. Сам Кольбер стал ее членом. Когда один из академиков, который был также великим сеньором, установил в Академии мягкое кресло для собственного удобства, Кольбер отправил еще тридцать девять таких кресел, чтобы поддержать равенство достоинства над сословными различиями; так «les quarante fauteuils» стало синонимом Французской академии. В 1663 году была организована вспомогательная Академия надписей и изящной словесности для записи событий царствования.
Кольбер следил за тем, чтобы сорок Бессмертных зарабатывали себе на пропитание покорным присутствием и работой над Словарем. Это начинание, начатое в 1638 году, продвигалось так медленно, что Буаробер мог выразить в алфавитном порядке свое стремление к долголетию: