Век Людовика XIV

Ему было всего пятьдесят, но суматошная жизнь, туберкулез, женитьба и тяжелые утраты истощили его жизненные силы. Портрет, написанный Миньяром, застал его в самом расцвете сил: крупный нос, чувственные губы, комично приподнятые брови, но уже морщинистый лоб и потухшие глаза. Переезды в театральном вихре из города в город и изо дня в день, общение с взвинченными примадоннами, бойкой женой и чувствительным королем, смерть двоих из троих детей — все это было не дорогой к оптимизму, а открытой дорогой к плохому пищеварению и ранней смерти. Вполне понятно, что он стал «вулканом самопожирания». 43 меланхоличным, вспыльчивым, откровенно критичным, но сочувственно щедрым. Его труппа понимала его и была предана ему, зная, что он тратит себя, чтобы обеспечить ей пропитание и успех. Его друзья всегда были готовы сражаться за него — прежде всего Буало и Лафонтен, которые, иногда вместе с Расином, составляли с Мольером les Quatre Amis, знаменитых «Четырех друзей». Они находили его образованным и осведомленным, остроумным, но редко веселым, Гримальди на сцене, но в частной жизни более печальным, чем шекспировский Жак.

После четырех с половиной лет разлуки он вернулся к жене (1671). Ребенок, ставший результатом этого примирения, умер через месяц жизни. В Отей он придерживался молочной диеты, предписанной ему врачом; теперь он возобновил свое обычное потребление вина и посещал поздние ужины, чтобы порадовать Арманду. Несмотря на усиливающийся кашель, он решил сыграть главную роль, Аргана, в своей последней пьесе, Le Malade imaginaire (10 февраля 1673 года).

Арган воображает себя страдающим от дюжины болезней и тратит половину своего состояния на врачей и лекарства. Его брат Беральд высмеивает его:

АРГАН. Что же делать, когда мы больны?

БЕРАЛЬДЕ. Ничего, брат. Мы должны только молчать. Природа сама, когда мы оставим ее в покое, мягко избавит себя от беспорядка, в который она впала. Все портит наша неблагодарность, наше нетерпение; и почти все люди умирают от лекарств, а не от болезней. 44

Чтобы еще больше высмеять профессию, Аргану говорят, что он сам может стать врачом в кратчайшие сроки и без труда сдаст экзамен на получение медицинской лицензии. Далее следует знаменитый шуточный экзамен:

ПЕРВЫЙ ДОКТОР. Demandabo causam and rationem quare opium facit dormiré.

АРГАН. Quia est in eo

Virtus dormitiva.

Cujus est natura

Sensus stupifire….

ВТОРОЙ ДОКТОР. Quae sunt remedia

Quae in maladia

Вызванные гидропсией

Convenit facere?

АРГАН. Clisterium donare,

Postea bleedare,

Afterwards purgare.

ХОР. Bene, bene, bene respondere,

Dignus, dignus est intrare

In nostro docto corpore.

Смерть Мольера была почти частью этой пьесы. 17 февраля 1673 года Арманда и другие, видя его усталость, умоляли его закрыть театр на несколько дней, пока он восстановит силы. Но «Как я могу это сделать?» — спросил он. «Здесь пятьдесят бедных рабочих, которым платят по дням; что они будут делать, если мы не будем играть? Я должен упрекать себя за то, что не дал им хлеба ни на один день, пока был в состоянии играть». 45 В последнем акте, когда Мольер в роли Аргана (который дважды притворялся умершим) произносит слово Juro, «клянусь», давая клятву врача, его охватывает судорожный кашель. Он прикрыл его фальшивым смехом и закончил спектакль. Жена и молодой актер Мишель Барон поспешили к нему домой. Он попросил позвать священника, но тот не пришел. Кашель усилился, лопнул кровеносный сосуд, он захлебнулся кровью в горле и умер.

Гарлей де Шамваллон, архиепископ Парижский, постановил, что, поскольку Мольер не принес окончательного покаяния и не получил отпущения грехов, он не может быть похоронен в христианской земле. Арманда, которая всегда любила его, даже обманывая, отправилась в Версаль, бросилась к ногам короля и сказала, не мудро, но смело и искренне: «Если мой муж и был преступником, то его преступления были санкционированы лично вашим величеством». 46 Людовик послал архиепископу какое-то тайное известие. Харлей пошел на компромисс: тело не должно быть отнесено в церковь для совершения христианских обрядов, но его разрешалось тихо похоронить после захода солнца в отдаленном уголке кладбища Святого Иосифа на улице Монмартр.

Мольер, по общему мнению, остается одной из величайших фигур в литературе Франции. Не по совершенству драматической техники, не по великолепию поэзии. Почти все его сюжеты заимствованы, почти все развязки искусственны и абсурдны; почти все его персонажи — олицетворенные качества, некоторые, как Гарпагон, преувеличены до карикатурности; и слишком часто его комедии впадают в фарс. Нам рассказывают, что двор, как и широкая публика, больше всего любил его, когда он был наиболее фарсовым, и не любил его язвительных сатир на недостатки, которые широко распространены. Вероятно, он опустил бы фарс, если бы не чувствовал себя вынужденным сохранять платежеспособность своей компании.