Век Людовика XIV

Подобно Шекспиру, скорбящему о том, что ему приходится выставлять себя на всеобщее обозрение, он писал: «Я считаю очень тяжким наказанием в свободных искусствах выставлять себя напоказ дуракам и подвергать наши сочинения варварскому суждению глупцов». 47 Его раздражало, что от него постоянно требуют, чтобы люди смеялись; это, по словам одного из его персонажей, «странное предприятие». 48 Он стремился писать трагедии и, хотя не достиг своей цели, сумел придать своим величайшим комедиям трагическую значимость и глубину.

Поэтому именно философия его пьес, а также их юмор и острая сатира заставляют почти каждого грамотного француза читать Мольера. 49 По сути, это была рационалистическая философия, которая радовала сердца философов XVIII века. В Мольере нет ни следа сверхъестественного христианства, а «религия, излагаемая его глашатаем Клеантом» в «Тартюфе», «могла бы быть одобрена Вольтером». 50 Он никогда не нападал на христианское вероучение, он признавал благотворное влияние религии на бесчисленные жизни, он уважал искреннюю преданность; но он презирал поверхностное благочестие, которое накладывает еженедельную личину на повседневный эгоизм.

Его моральная философия была языческой в том смысле, что она узаконивала удовольствия и не имела понятия о грехе. Она скорее напоминала Эпикура и Сенеку, чем святого Павла или Августина; лучше гармонировала с распущенностью короля, чем с аскетизмом Пор-Рояля. Он не одобрял излишеств даже в добродетели. Он восхищался l'honnéte homme, здравомыслящим человеком мира, который с разумной умеренностью прокладывает себе путь среди конкурирующих абсурдов и без суеты приспосабливается к недостаткам человечества.

Сам Мольер не достиг этой степени умеренности. Его профессия комического драматурга вынуждала его к сатире, а зачастую и к гиперболе; он был слишком строг к ученым женщинам, слишком неразборчив в нападках на врачей; и он мог бы проявить больше уважения к клизмам. Но чрезмерное подчеркивание — в крови сатирика, и драмы редко обходятся без него. Мольер стал бы великим, если бы нашел способ сатирически изобразить основное зло царствования — военную алчность и разорительный деспотизм Людовика XIV; но именно этот милостивый самодержец защитил его от врагов и сделал возможной его войну с фанатизмом. Как удачно, что он умер до того, как его хозяин стал самым разрушительным фанатиком из всех!

Франция любит Мольера и до сих пор играет его, как Англия любит и играет Шекспира. Мы не можем, как это делают некоторые пылкие галлы, приравнивать его к английским бардам; он был лишь частью Шекспира, другими частями которого были Расин и Монтень. Мы также не можем, как многие, поставить его во главе французской литературы. Мы даже не уверены, что Буало был прав, когда сказал Людовику XIV, что Мольер — величайший поэт эпохи правления; когда Буало говорил это, Расин еще не написал «Федру» и «Аталию». Но в Мольере не только писатель принадлежит истории Франции, но и человек: измученный и верный управляющий, обманутый и прощающий муж, драматург, прикрывающий свои печали смехом, больной актер, ведущий до смертного часа свою войну против педантизма, фанатизма, суеверий и притворства.

ГЛАВА V. Зенит классики во французской литературе 1643–1715

I. MILIEU

Зенит французской классической литературы не совпал с эпохой Людовика XIV; он наступил, скорее, при Мазарине и в период расцвета царствования (1661–67), когда Марс еще не отослал муз в тыл. Первоначальным толчком к литературному всплеску послужило поощрение Ришелье драматургии и поэзии; вторым толчком стали военные триумфы при Рокруа (1643) и Ленсе (1648); третьим — дипломатические победы Франции в Вестфальском (1648) и Пиренейском (1659) договорах; четвертым — общение литераторов с воспитанными и культурными женщинами в салонах; и лишь последним импульсом стало покровительство литературе со стороны короля и двора. Многие литературные шедевры царствования — «Письма» (1656) и «Мысли» Паскаля, «Тартюф» (1664), «Праздник Пьера» (1665) и «Мизантроп» (1666) Мольера, «Максимы» (1665) Ларошфуко, «Сатиры» (1667) Буало, «Андромак» (1667) Расина — были написаны до 1667 года людьми, выросшими при Ришелье и Мазарине.