Век моды

Во времена империи наша рю де ла Пэ достигла наивысшего великолепия. Каждую пятницу благородные дамы проезжали по ней в Булонский лес, разряженные в шикарные платья, отделанные километрами валансьенских кружев. Они ехали в открытых экипажах с ливрейными лакеями в напудренных париках и брюках из атласа. Проехала мадам Мюзар[54], невестка знаменитого распорядителя балов из «Варьете»[55], которая разбогатела благодаря нефти, обнаруженной на ее участке в Америке (этот участок ей подарил голландский король в момент великодушия), в карете, представляющей собой образец «каретного искусства». Такие кареты всегда были обиты изнутри белым атласом, и их запрягали самыми великолепными лошадьми, которых можно было раздобыть. Однажды эта дама вызвала скандал, приехав в магазин Ворта в мужской одежде, в почтовом экипаже, запряженном четверкой лошадей, которым сама и управляла. Мадам сидела совсем одна в кабине с двумя лакеями позади и двумя верховыми, сопровождавшими экипаж, они следовали за ней со свежими лошадьми для замены уставших. Ее наряд и искусство управлять лошадьми вызвали в тот день затор на рю де ла Пэ. В то время англомания в одежде и спорте еще не охватила француженок, а наступила позже под влиянием королевы Александры, тогда еще принцессы Уэльской. Да и мужская одежда, введенная в обиход англичанками для охоты, была еще новинкой в Париже.

Маркиза де Жакур в платье от Ворта периода Второй империи, Париж, ок. 1880 года

Кроме кареты «Дорсэ», обитой изнутри белым атласом, у мадам Мюзар была карета «Домон», в которой она всегда появлялась в торжественные дни, например на скачках «Гран-при». В этих случаях ее лакеи были одеты в яркие зеленые ливреи и напудренные парики. Поскольку считалось, что она была, как говорят в народе, «дамой с прошлым», то, конечно, не допускалась на трибуны. Она всегда была великолепно одета и на скачках, и в опере и никогда не появлялась в одном и том же платье дважды. А ее драгоценности по своему великолепию могли сравниться с ее лошадьми. Как в то время было модно, драгоценности она покупала гарнитурами и каждую пятницу посылала свои изумруды или рубины в нашу мастерскую, чтобы их нашили на корсаж в качестве отделки. Мадам Мюзар стала первой носить гладко причесанные волосы на прямой пробор, окаймленные ниткой бриллиантов. Последним штрихом в ее прическе, который я бы рискнул назвать абсурдным, был бриллиантовый полумесяц, помещенный так, что он возвышался над ее лбом. Она была красивой женщиной, прекрасного телосложения, похожая на статую Дианы, и, конечно, вызывала всеобщее восхищение.

Тем не менее подавляющее большинство женщин, не будучи столь экстравагантными, как мадам Мюзар, довольствовались своими «Дорсэ». Не много благородных дам осмелились бы обходиться без кареты, этой восьмирессорной одноконной кареты, обитой изнутри ярким атласом или, более скромно, белым или жемчужно-серым. Это была универсальная модная карета.

В первые годы империи было нелегко встретить императрицу, только на больших приемах. Понедельники были, может быть, самыми исключительными, когда она принимала и французов, и иностранцев. Некая мексиканская благородная дама, синьора Эразу, чрезвычайно богатая и обладательница многих великолепных карет, изящно украшенных гербами, была принята в Тюильри. Она приехала вместе со своими дочерьми, они были образцами элегантности. Каждую пятницу мы посылали ей один, два или три новых платья для Опера́, и каждый четверг – для «итальянцев»[56], не учитывая остальных нарядов, которые заказывались время от времени для особых случаев.

Эта дама внесла изумительный штрих в общественную жизнь Империи и в Дом Ворта по весьма необычной причине. Однажды она пришла к моему отцу и сказала: «Господин Ворт, я дала обет Святой Деве на горе Кармель больше никогда не носить шелка, а только платья из коричневой шерсти». Невероятно, но она говорила это серьезно. Это был забавный каприз, подвергший испытанию изобретательность отца. Но он никогда не отступал. Бальные платья, дневные платья, обеденные платья – все что угодно было выполнено для нее из коричневой шерсти. Тяжелый тюль, вуали и все ткани специально ткались для нее в Лионе, чтобы она могла выполнить свой обет.

В середине 1860-х годов, этого великого десятилетия Империи, моя мать тяжело заболела бронхитом. Отец отправил ее в Канны на зиму, где она полностью излечилась от болезни, хотя впоследствии не могла в это поверить, так как у нее были слабые легкие. После болезни отец не разрешал ей работать в магазине, и у нас появились «девушки из магазина», как называли манекенщиц моей юности.

Подобно большинству общеупотребительных слов и фраз в народной речи, слово «манекенщица» было введено одним журналистом, который иногда бывал в нашем магазине. Он пришел вместе с клиентом, чтобы посмотреть костюм в стиле Директории. Его приятель, пожелав увидеть костюм на человеке, попросил, чтобы одна из продавщиц примерила его. Продавщица охотно примерила платье, и репортер из газеты