Век Наполеона

Она родилась в Париже 22 апреля 1766 года. Мадам Неккер, настояв на том, чтобы стать ее главной воспитательницей, напичкала ее взрывной смесью истории, литературы, философии, Расина, Ричардсона, Кальвина и Руссо. Жермена с модной чувствительностью трепетала перед приближением Клариссы Харлоу к участи, худшей, чем смерть, и с юношеским энтузиазмом воспринимала призыв Руссо к свободе, но у нее оказалась болезненная аллергия на кальвинизм, и она сопротивлялась настойчивой теологии и дисциплине, с которой он ежедневно преподавался ей. Все больше и больше она отдалялась от своей больной, властной матери и влюблялась в своего добродетельного, но снисходительного и обеспечивающего отца. Это была единственная связь, которую она поддерживала с долгой верностью; другие привязанности стали для нее случайными и ненадежными. «Наши судьбы, — писала она, — соединили бы нас навсегда, если бы судьба сделала нас современниками».60 Между тем, чтобы запутать свои эмоции в интеллекте, ей разрешалось, начиная с пубертатного возраста, посещать периодические собрания умов ее матери; там она радовала пандитов своей быстротой понимания и речью. К семнадцати годам она стала звездой салона.

Теперь возникла проблема найти ей мужа, который соответствовал бы ее уму и перспективному состоянию. Ее родители предложили Уильяма Питта, восходящее светило английской политики; Жермена отвергла эту идею по той же причине, которая заставила ее мать противиться Гиббону: в Англии не хватает солнца, а женщины там красивы, но не слышны. Барон Эрик Магнус Штаэль фон Гольштейн, будучи банкротом, предложил свою руку; Неккеры держали его на расстоянии, пока он не стал послом Швеции во Франции. Это произошло, и Жермена согласилась выйти за него замуж, поскольку рассчитывала быть более независимой в качестве жены, чем в качестве дочери. 14 января 1786 года она стала баронессой де Сталь-Гольштейн; ей было двадцать, барону — тридцать семь. Нас уверяют, что «до замужества она ничего не знала о половой любви»;61 Но она быстро училась всему. Графиня де Буфлер, председательствовавшая на свадьбе, описывала невесту как «настолько испорченную восхищением ее остроумием, что будет трудно заставить ее осознать свои недостатки. Она властна и волевая до чрезмерности, и ей присуща уверенность в себе, равной которой я не встречал ни у одного человека ее возраста».62 Она не была красавицей — мужского телосложения, как и ума; но ее черные глаза искрились живостью, а в разговоре ей не было равных.

Она переехала жить в шведское посольство на Рю дю Бак, где вскоре открыла свой собственный салон; кроме того, поскольку ее мать была больна, она взяла на себя руководство салоном в апартаментах над банком своего отца. Неккер был уволен из министерства финансов в 1781 году, но в 1788 году его вернули на пост, чтобы помочь отвести угрозу революции. Теперь, несмотря на свои миллионы, он был идеалом Парижа, и у Жермены, страстно поддерживавшей его языком и пером, был повод для гордости. Политика, наряду с неразборчивой любовью, стала ее мясом и питьем.

По совету Неккера Людовик созвал Генеральные штаты; несмотря на сопротивление Неккера, он приказал трем сословиям заседать отдельно, сохраняя сословные различия; 12 июля 1789 года он во второй раз уволил Неккера и приказал ему немедленно покинуть Францию. Он и мадам Неккер уехали в Брюссель; Жермена, вне себя от гнева, последовала за ними; Стаэль, забыв о своих официальных обязанностях, сопровождал ее и ее состояние. 14 июля парижское население взяло штурмом Бастилию и угрожало монархии. Испуганный король послал курьера, чтобы тот догнал Неккера и вызвал его обратно в Париж и в кабинет; Неккер приехал; народ приветствовал его. Жермена бросилась в Париж, и впоследствии, вплоть до сентябрьской резни, каждый день ощущала на себе горячие ветры революции.

Связывая свою раннюю жизнь с отцом, а политику — с доходами, она поддерживала Генеральные штаты, но выступала за двухпалатный законодательный орган в рамках конституционной монархии, обеспечивающей представительное правление, гражданские свободы и защиту собственности. По мере развития революции она использовала все свое влияние, чтобы умерить позиции якобинцев и поддержать жирондистов.

Однако в своей моральной философии она превзошла якобинцев. Почти все мужчины, с которыми она встречалась, считали разумным, что в их браках, которые были союзами имущества, а не сердец, должна быть любовница или две, чтобы придать им возбуждение и романтику; но они считали, что подобные привилегии не могут распространяться на жену, поскольку ее неверность приведет к разрушительной неопределенности в наследовании имущества. Жермена не воспринимала этот аргумент, поскольку в ее случае — единственный ребенок — имущество, о котором шла речь и которое ожидалось в будущем, было почти полностью ее собственным. Она пришла к выводу, что должна чувствовать себя свободной в поисках романтики, даже в выборе других постелей.