Век Наполеона

20 марта Наполеон приказал военному суду в составе пяти полковников и одного майора отправиться в Венсенн и судить герцога по обвинению в том, что он, находясь на службе у Англии, взял в руки оружие против своей страны. Примерно в то же время он отправил генерала Савари, главу своей специальной полиции, наблюдать за заключенным и судом. Энгиен признался, что получил деньги от английских властей и надеялся ввести войска в Эльзас.89 Суд признал его виновным в государственной измене и приговорил к смертной казни. Он попросил разрешения увидеться с Наполеоном; суд отказал ему в этом, но предложил отправить Наполеону послание с просьбой о пощаде. Савари отклонил это предложение и приказал привести смертный приговор в исполнение.90

Тем временем Наполеон и его ближайшее окружение в Мальмезоне у Жозефины обсуждали судьбу герцога. Они предполагали, что он будет признан виновным, но следует ли его помиловать в качестве оливковой ветви для роялистов? Талейран, которому в 1814 году предстояло сопровождать реставрацию Бурбонов, советовал казнь как быстрый способ положить конец надеждам и заговорам роялистов; помня о своем участии в революции, он опасался за свое имущество, а возможно, и за свою жизнь, если Бурбоны вернутся к власти; он «хотел бы, — писал Баррас, — чтобы между Наполеоном и Бурбонами пролилась река крови».91 Камбасерес, самый хладнокровный и законопослушный из консульской тройки, выступал за отсрочку. Жозефина пала к ногам Наполеона и умоляла сохранить жизнь Энгиену, и ее мольбы поддержали дочь Гортензия и сестра Наполеона Каролина.

В то же время вечером Наполеон отправил в Париж Гюга Маре с посланием к государственному советнику Пьеру Реалю, в котором просил его отправиться в Венсенн, лично осмотреть герцога и сообщить о результатах в Мальмезон. Реаль получил послание, но, измученный дневными трудами, уснул в своей комнате и добрался до Венсена только в пять утра 21 марта. Энгиен умер перед расстрелом в 3 часа ночи на тюремном дворе. Савари, видимо, решив, что хорошо послужил своему господину, поскакал в Мальмезон, чтобы сообщить Наполеону эту новость. Наполеон удалился в свои личные апартаменты, заперся там и отклонил все призывы жены позволить ей войти.

Горькое осуждение прозвучало от роялистов и королевских особ. Они были потрясены идеей убийства Бурбона простолюдином. Кабинеты России и Швеции направили протесты в Ратисбонский сейм Священной Римской империи и предложили сделать вторжение в Баден вооруженных сил Франции предметом международного расследования. Сейм ничего не ответил, а курфюрст Бадена отказался оскорблять Францию. Царь Александр I поручил своему послу в Париже потребовать объяснений по поводу казни; Талейран ответил аргументом ad hominem: «Если бы, когда Англия планировала убийство Павла I, было известно, что авторы заговора скрываются в двух шагах от границы, разве они не были бы схвачены со всей возможной быстротой?»92 Уильям Питт был весьма утешен известием о казни; «Бонапарт, — сказал он, — теперь причинил себе больше зла, чем мы причинили ему с момента последнего объявления войны».93

Реакция в самой Франции оказалась мягче, чем многие ожидали. Шатобриан отказался от незначительной должности в Министерстве иностранных дел, но когда глава этого министерства, невозмутимый Талейран, давал бал 24 марта — через три дня после смерти Энгиена — на нем присутствовали двадцать представителей старой французской аристократии и представители всех европейских дворов.94 Через три месяца после этого события оно, очевидно, исчезло из поля зрения общественности. Однако Фуше, обычно внимательный наблюдатель, заметил по поводу казни: «C'est plus qu'un crime, c'est une faute» (Это больше, чем преступление, это ошибка).95

Возможно, Наполеон и испытывал какие-то угрызения совести, но он никогда не признавался в этом. «Эти люди, — говорил он, — хотели повергнуть Францию в смятение и уничтожить Революцию, уничтожив меня; мой долг — защищать Революцию и мстить за нее»… Герцог д'Энгиен был таким же заговорщиком, как и все остальные, и с ним нужно было поступить именно так…Мне пришлось выбирать между непрерывным преследованием и одним решительным ударом, и мое решение не вызывало сомнений. Я навсегда заставил замолчать и роялистов, и якобинцев».96 Он дал им понять, что с ним «нельзя шутить».97 что и его «кровь — не вода в канаве».98 Он не без оснований полагал, что вселил страх смерти в сердца роялистских заговорщиков, которые теперь могли убедиться, что кровь Бурбонов их не спасет. На самом деле больше роялистских заговоров с целью лишить Наполеона жизни не было.