Век Наполеона

Сохранялось множество неестественных форм неравенства. Концентрация богатства была необычайно высока. Равенство перед законом сводилось на нет дороговизной судебных разбирательств. Обвиняемых лордов могла судить только палата лордов (жюри присяжных); эта «привилегия пэрства» просуществовала до 1841 года. Неосторожные люди без родословной могли быть насильно зачислены на флот. Простолюдины редко занимали высокие посты на флоте или в армии, на гражданской службе, в университетах или в юриспруденции. Правящий класс дворянства и джентри редко позволял малозаметной массе принимать участие в определении кадров и политики правительства.

Пожалуй, классовое сознание было наиболее острым в буржуазии, которая держалась в гордом отстранении от крестьянства и пролетариата и мечтала о пэрствах. Внутри нее существовали завистливые слои: промышленный капиталист смотрел свысока на соседского лавочника;* Великий торговец, который украшал деньги приключениями, держался в стороне от промышленника; а раздутые набобы, озолотившие свои колониальные доходы патриотизмом и религией, образовывали свой собственный класс. Как и во Франции, так и в Англии, никто уже не казался довольным местом, которое ему отвели Провидение, способности или случай; все были заняты подъемом или падением; началось беспокойство современности. Основная борьба шла за то, чтобы капиталист сменил аристократа у руля государства; во Франции на это ушло одно поколение, в Англии — столетия.

Таким образом, до 1832 года дворянство было верховным и улыбалось своим претендентам. В строгом смысле слова оно состояло в 1801 году из 287 «временных» пэров или пэрис и двадцати шести англиканских епископов, которые, как «духовные лорды», имели право заседать в Палате лордов. Временные пэры были ранжированы в порядке убывания: принцы (королевской) крови, герцоги, маркизы, графы, виконты и бароны. Ко всем из них, за исключением принцев и герцогов, можно было правильно применить название «лорд»; их титулы передавались из поколения в поколение старшему сыну. Их богатство основывалось на владении огромными территориями, обрабатываемыми фермерами-арендаторами и наемными рабочими и приносящими такую ренту, как 120 000 фунтов стерлингов в год у герцога Ньюкасла или 12 000 фунтов стерлингов в год у виконта Пальмерстона.2 Объединенные владения герцогов Бедфорда, Норфолка и Девоншира могли бы покрыть среднее графство.3 Ниже этих владык мирской и духовной Англии стояли 540 баронетов и их жен, имевших право на приставку «сэр» или «леди» к своим христианским именам и на передачу этих титулов в своих семьях. Далее шли 350 рыцарей и их жен, имевших право на те же приставки, но не передававших их. Ниже шли около шести тысяч сквайров или «джентри» — землевладельцев, рожденных в старых и принятых семьях и имеющих право носить герб. Все эти группы, стоящие ниже «лордов», составляли низшее дворянство, но в целом они были включены в «аристократию», которая правила Англией.

Похоже, она не считала, что в правлении меньшинства есть что-то плохое. Ее члены со стоическим хладнокровием переносили нищету крестьян, деградацию фабричных рабочих и разорение Ирландии. Бедность, по их мнению, была естественным и необходимым наказанием за некомпетентность или леность, и нельзя позволить слабовольным теоретикам превратить Британию в демократию, покоящуюся на дегенеративной доле. Несмотря на мечтателей-анархистов вроде Уильяма Годвина или Перси Шелли, правительство необходимо; без него народ превращается в толпу, опасную для каждого человека и каждой свободы. Наполеон не был предубежден против Англии, но на острове Святой Елены он сказал: «Было бы европейской катастрофой, если бы английская аристократия исчезла, если бы она была передана лондонской толпе».4 Все правительства принадлежат меньшинству или деспоту, а правящее меньшинство — это либо родовая аристократия, либо богатая плутократия. Демократия, разумеется, является последней, поскольку только богатство может финансировать избирательные кампании или оплачивать расходы по убеждению народа голосовать за кандидата денежного меньшинства. Люди, избранные демократическим путем, по рождению и образованию редко способны успешно справляться с проблемами управления, а тем более с международными отношениями. Родовая аристократия — это школа государственного мастерства. Некоторые из ее выпускников могут стать никчемными пустозвонами, но лишь немногие, спасаясь, приобретают в результате долгого общения с проблемами и персоналом правления способность решать важнейшие дела, не подвергая нацию опасности своими неудачами. Более того, правильно функционирующая аристократия вырабатывает у народа привычку к послушанию и уважение к власти, что является благом для общественного порядка и безопасности.