Век Наполеона

Его не устраивало быть одним из первых и мудрейших зверей. Приближаясь к смерти, он искал утешения в религии и, словно для того, чтобы убедиться в правильности своей сделки, принял ее в самой ортодоксальной форме — Англиканской церкви, как столп английской стабильности и нравственности; и с надеждой пожелал ей вечной жизни: Esto perpetua! В его эссе «О конституции церкви и государства» (1830) они представлены как две взаимонеобходимые формы национального единства, каждая из которых защищает и помогает другой.100 Он (как и Вордсворт) выступал против политической эмансипации британских католиков на том основании, что рост «папизма» поставит под угрозу государство, вызвав конфликт лояльности между патриотизмом и религией.

Он в полной мере воспользовался консерватизмом, свойственным старости. В 1818 году он поддержал Роберта Оуэна и сэра Роберта Пиля в их кампании за ограничение детского труда, а в 1831 году выступил против законопроекта о реформе, который должен был сломить власть тори в парламенте. Он выступал против отмены вест-индского рабства.101 Тот, кто больше, чем большинство философов, изучал и поддерживал науку, отверг идею эволюции, предпочитая «историю, которую я нахожу в моей Библии».102 В конце концов его емкий и далеко идущий интеллект уступил недугам тела и воли, и он впал в робкий страх перед каждым новшеством в политике или верованиях.

Ему не хватало устойчивого терпения, чтобы достичь конструктивного единства в своих работах. В «Литературной биографии» (1817) он объявил о своем намерении написать opus magnum — «Логософию», которая стала бы суммой, вершиной и примирением науки, философии и религии; но все, что плоть и душа позволили ему внести в это предприятие, представляло собой мешанину фрагментов, вымученных, хаотичных и неясных. К такому проходу пришел ум, который де Квинси назвал «самым емким…. тонким и всеобъемлющим… который еще существовал среди людей».103

В июле 1834 года Кольридж начал свое прощание с жизнью. «Я умираю, но без надежды на скорое освобождение….. Хукер желал дожить до окончания своей «Церковной политии», — так и я, признаюсь, хотел бы, чтобы жизнь и силы были пощажены мне для завершения моей «Философии». Ибо, как слышит меня Бог, изначальным, постоянным и поддерживающим желанием и замыслом моего сердца было возвеличить славу Его имени; и, что то же самое, другими словами, способствовать улучшению человечества. Но visum aliter Deo [Бог видел иное], и да будет воля Его».104 Кольридж умер 25 июля 1834 года в возрасте шестидесяти двух лет. Вордсворт был потрясен кончиной «самого замечательного человека, которого он когда-либо знал»; а Лэмб, лучший друг из всех, сказал: «Его великий и дорогой дух преследует меня».105

XIV. НА ПЕРЕКРЕСТКЕ

Чарльз Лэмб (1775–1834) был одним из тех увлеченных людей, чьи основные публикации относятся к периоду после 1815 года, но которые в наш период тесно вошли в жизнь поэтов Озера. Лэмб был самым близким из лондонских друзей Кольриджа. Они были знакомы еще школьниками в больнице Христа. Неизлечимое заикание Лэмба не позволило ему добиться успехов в учебе. Он бросил школу в четырнадцать лет, чтобы содержать себя; в семнадцать он стал бухгалтером в Ост-Индском доме и оставался там до выхода на пенсию в возрасте пятидесяти лет.

В его роду были безумцы; сам он провел шесть недель в психушке (1795–96), а в 1796 году его сестра Мэри Энн (1764–1847) в приступе безумия убила их мать. В течение нескольких периодов Мэри находилась в заточении, но в основном Лэмб, отказавшись от брака, заставлял ее жить с ним до самой смерти. Она достаточно оправилась, чтобы вместе с ним написать «Рассказы из Шекспира» (1807). Его собственным уникальным произведением стали «Очерки Элиа» (1820–25), чей гениальный стиль, скромность и искусство выявили одного из самых симпатичных персонажей того не слишком милостивого века.

В июне 1797 года, все еще потрясенный трагедией предыдущего года, он принял приглашение Кольриджа навестить его в Незер-Стоуи. Будучи заикой, он едва осмеливался говорить, оказавшись перед двумя поэтами — Вордсвортом и Кольриджем, — которые соперничали в буйстве. Пять лет спустя он вместе с сестрой посетил семью Кольриджа в Грета-Холле. «Он принял нас со всем радушием мира».106 Хотя сам он до конца оставался скептиком, Лэмб никогда не позволял теологическим отклонениям Кольриджа помешать его привязанности и восхищению, которые выдерживали любые уговоры.