Век невинности

Огонь в камине догорел, и одна из ламп тоже погасла. Мадам Оленская поднялась, зажгла ее и снова подошла к камину. Она осталась стоять подле него и на свое место на софе так и не вернулась. По всей вероятности, это означало, что разговор окончен. Ачер тоже поднялся.

«Хорошо, я сделаю все, что вы хотите», — отрывисто сказала она. Ачер почувствовал, как кровь застучала у него в висках. Его тронуло, что она вот так просто сдала все позиции без всякого сопротивления.

Внезапно он взял ее за обе руки.

«Я… я и в самом деле хочу помочь вам, Элен!» — сказал он смущенно.

«Вы и в самом деле помогаете мне. Доброй ночи, мой кузен!»

Он склонился и поцеловал ее руки, — такие холодные, и безжизненные. Но она убрала их, и Ачер направился к двери. В холле, в слабом свете газовых рожков, он отыскал свое пальто и шляпу и вышел на улицу, в морозную ночь, давая волю своему запоздалому красноречию.

Глава тринадцатая

В ту ночь в Валлакском театре, как всегда, был аншлаг. Давали «Шаунгрэна» с Дайаном Боцикольтом в главной роли. Любовников в спектакле играли Гарри Монтегью и Ада Дайас. Популярность замечательной английской труппы с каждым днем возрастала, и «Шаунгрэн» неизменно собирал полный зал. Амфитеатры взрывались от аплодисментов всякий раз, когда актеры изображали какую-нибудь пасторальную сцену. Что касается публики, восседавшей в ложах и партере, то она вежливо улыбалась во время сентиментальных сцен, рассчитанных на дешевый эффект, и сдержанно рукоплескала. Впрочем, избранная публика наслаждалась зрелищем ничуть не меньше, чем галерка.

Внимание зрительного зала в особенности привлекал один эпизод, — когда Гарри Монтегью, после трогательной и немногословной сцены прощания с мисс Дайас, поворачивался, чтобы уходить. Актриса, стоявшая возле камина и смотревшая на огонь, была одета в серое кашемировое платье (без новомодной отделки в виде оборок и кружев), плотно облегавшее ее высокую фигуру и ниспадавшее волнами на пол. Вокруг ее шеи была повязана черная бархотка, оба конца которой падали ей на спину.

Когда ее партнер, герой-любовник, уже был в дверях, она облокачивалась о каминную полку и закрывала ладонями лицо. Но на самом пороге актер неожиданно оборачивался, чтобы бросить прощальный взгляд на мисс Дайас; потом он неожиданно возвращался, осторожно приподнимал самый кончик бархатной ленточки, целовал его и удалялся из комнаты. Все это он проделывал совершенно бесшумно. Ни о чем не подозревавшая героиня продолжала стоять в той же позе. На этой трогательной сцене прощания действие заканчивалось, и занавес опускался.

Ньюлэнд Ачер ходил на этот спектакль исключительно ради этой молчаливой сцены. Он находил игру Монтегью и Ады Дайас превосходной: они смотрелись ничуть не хуже, чем Круазе и Бриссо в Париже или Мэджи Робертсон с Кендаллом в Лондоне. Их сдержанность и немая скорбь, которую они изображали, трогали его куда больше, чем наигранные театральные жесты и бурные излияния.

Ачер и сам не понимал почему, но в тот вечер сцена прощания напомнила ему его расставание с мадам Оленской после их разговора тет-а-тет неделю тому назад.

Едва ли можно было найти аналогию между жизненной ситуацией и этой театральной сценой, равно как и сходство между ними самими и вымышленными героями. Ньюлэнд Ачер понимал, конечно, что не сможет затмить молодого английского актера, наделенного внешностью романтического героя. А его партнерша, мисс Дайас, была статной рыжеволосой дамой с бледным, приятным, но некрасивым лицом, столь не похожим на личико с живыми тонкими чертами Элен Оленской.

И, разумеется, вряд ли нашелся бы человек, который назвал бы душещипательной сцену прощания Ачера с мадам Оленской. Один был начинающим юристом, а другая — его клиенткой. Их предварительный разговор о деле произвел на обоих тягостное впечатление. Но, отчего же, тогда сердце молодого человека забилось сильнее во время этой сцены? Какие ассоциации могли вызвать сердцебиение? Возможно, они были связаны с удивительной способностью мадам Оленской привносить некий трагизм в их безмятежное существование?