Век невинности

Ачер поднялся, чтобы уходить, и когда он пожимал руку мадам Оленской, ему показалось, что будет уместно, если он попытается загладить свою вину: ему стало неловко от того, что ее письмо осталось без ответа.

«Когда я смогу вас увидеть?» — спросил он мадам Оленскую, провожавшую его до дверей.

«Приходите, когда сможете. Но поторопитесь, если хотите снова увидеть мой старый дом: на следующей неделе я переезжаю».

Ачер с грустью вспомнил часы, проведенные в освещенной старинной лампой крохотной гостиной, заставленной антикварными вещами. И хотя в общей сложности он пробыл в ней совсем недолго, ему было о чем сожалеть.

«Как насчет завтрашнего вечера?»

Мадам Оленская кивнула.

«Хорошо, завтра, — сказала она. — Но приходите пораньше: вечером я отправляюсь на прием».

Куда же она собиралась? Миссис Лемюэль Страферс обычно принимала по воскресеньям. Ачер был слегка раздражен, — не тем, что она собиралась поехать на прием (ибо, в отличие от Ван-дер-Лайденов, он одобрял ее светский образ жизни), но тем, что в этом доме она легко могла встретить Бьюфорта. Вполне вероятно, что она на это и рассчитывала.

«Вот и отлично. До завтрашнего вечера!» — повторил он, решив, что придет как можно позднее, чтобы по возможности задержать ее выезд к миссис Страферс или вовсе добиться того, чтобы она его отменила. Ачер подумал, что нашел простой способ отменить эту нежелательную поездку. В конце концов, он явился к дверям, увитым глицинией, в половине девятого и позвонил в колокольчик. Он пришел на час раньше, чем рассчитывал, но его привело к дверям графини смутное беспокойство. Ему пришло на ум, что миссис Страферс не устраивает балов, а посему гости могут приезжать в любое время. Обычно все предпочитали собираться достаточно рано, до начала приема.

Ачер никак не ожидал увидеть в холле мадам Оленской шляпы и плащи. Почему она пригласила его зайти к ней пораньше, если ждала гостей? Возможно, они ужинали у нее? После того, как он бросил беглый взгляд на одежду, поверх которой Настасья положила его плащ, его негодование уступило место любопытству. Таких странных одеяний ему еще не приходилось видеть ни под одной крышей своих светских знакомых. И Ачер сразу же исключил вероятность того, что хоть одна из этих вещей принадлежала Джулиусу Бьюфорту. Среди вещей он заметил бесформенный желтый плащ и умопомрачительно короткий и изношенный до дыр балахон с капюшоном, как назвали бы французы это странное одеяние. Судя по всему, этот балахон принадлежал человеку с телосложением Геркулеса, и эта вещь прослужила ему уже немало лет. Темно-зеленое сукно было кое-где потерто и пропахло табаком. Как видно, хозяин балахона часто заглядывал в бары и сидел где-нибудь в уголке, прислонясь к стене, слушая досужие разговоры.

Сверху, на балахоне, лежали серый шарф из мешковины и старая фетровая шляпа, давно потерявшая свою форму.

Ачер вопросительно поднял брови и взглянул на Настасью, а та в ответ подняла свои и с неизменным «Gia!» распахнула двери гостиной.

Первое, что бросилось в глаза молодому человеку, было то, что самой хозяйки в комнате не оказалось. Затем, к своему полному удивлению, он обнаружил, что в гостиной у камина стоит незнакомая ему дама. Эта длинная, как жердь, женщина была облачена в мешковатое платье с бахромой. Это ее платье-«мешок» было размалевано полосками, кружочками и разными замысловатыми фигурами в пастельных тонах. Но как Ачер ни ломал голову над художественным замыслом, он никак не мог его постичь. В ее волосы, которые только еще начинали седеть и отливали серебром, был воткнут испанский гребень. Шею ее прикрывала черная кружевная шаль, а на ревматических руках были надеты шелковые перчатки (со следами штопки в некоторых местах).

Позади нее, в облаке табачного дыма, стояли хозяева балахонов. Само собой разумеется, они и не подумали переодеться к вечеру и были в той одежде, которую надели утром. Один из них, к немалому удивлению Ачера, оказался Недом Винсетом. Другой, незнакомый Ачеру мужчина, вероятно, был старше его. Именно этому человеку, с фигурой Геркулеса и львиной гривой, уже основательно поседевшей, и принадлежал зеленый балахон. Он размахивал своими лапищами, и жесты его напоминали жесты священника, благословляющего коленопреклоненных прихожан.

Все трое стояли на ковре перед камином и были поглощены созерцанием гигантского букета пунцовых роз. А на софе, на том месте, где обычно сидела мадам Оленская, лежали скромные фиалки.

«Эти розы, должно быть, стоят целое состояние в это время года, — хотя, конечно, они того стоят!» — глубокомысленно заметила дама, когда Ачер вошел в гостиную. Говорила она с придыханием.

На звук шагов молодого человека все обернулись, и дама поспешно протянула ему руку.

«Дорогой мистер Ачер, почти мой кузен, — торжественно приветствовала она его, — я — маркиза Мэнсон.»

Ачер поклонился, и маркиза продолжала: