О боги, страшный день! Зловещи тениСвинцовых туч, и свой багровый глазСердито щурит солнце. Как змея,Дорога вокруг леса обвиласьИ колдовством обволокла растенийДрожащую листву. И в тишинеПод налетевшим ветром сосны гнутся,Толкаются, как злые горбуны;Смешок недобрый бродит по кустам.…Что если справа, где на валуныНеверные лучи заката льются,Вдруг крик раздастся?.. ЧТО МЕЛЬКНУЛО ТАМ?И шепот побежал по ржавой хвоеЗлорадный: «берегись!». Отпрянул яВ ознобе липком ужаса, и стонИздали сосны. Облаков краяКровавым вспыхнули огнем — и вдвоеЯ ужаснулся: появился Он.Весь в черном — только жарко пламенелиКаменья в кольцах и на башмаках,Откинул плащ он, как махнул крылами,И скрипку высоко взметнул в руках.Я слушал. Струны жалобно звенели,Пока он их настраивал. ОрламиВзмывали ноты ввысь, к вершинам пиний.Потом наканифолил он смычокИ поклонился. «Ваш слуга, синьор, —Сказал он. — Я в игре не новичок,Но вреден холод пальцам. Впрочем, вздор!Меня зовут Никколо Паганини».И скрипка вскрикнула, словно душаТерзалась чья-то в нестерпимой муке,И музыка помчалась вскачь, рыдая, —Как языки огня, плясали звуки,Захлебываясь, горестью дыша,Вздымаясь воплем, стоном опадая, —Вот замерла, печальным разрешасьЗвучанием минорного аккорда,А через миг взвился ее прибойПугающе, стремительно и гордо,Как армия, что с песней понесласьВ отчаянный и безнадежный бой —И в пропасть ада. Соль и горечь слезОжгли мне губы. Рушились созвучья —Весь лес играл — деревья простиралиКривые ветви, и смычками сучьяВздымались. Ураган скрипичный рос,Вращались звуки в бешеной спирали…Прочь бросился я. Адский гром и звонМне несся вслед — но наконец ослаб.Я, весь дрожа, назад оборотился.Вдали, тряся ветвями черных лап,Безумствовал, метался и клубилсяОгромный, темный, страшный лес-дракон.