Разгорается свет. Вот всё ярче восход.Шепчет счастье: «Я рук уж твоих не миную»,И беглянки-надежды, как в пору былую,Вкруг меня вновь не прочь закрутить хоровод.Нет — иронии жалкой с губою поджатой!Да рассеется морок погибельных снов!Да рассыпется ворох погубленных слов,Где господствует ум над душою крылатой.Не ищу я забвенья в грехе пития,И спокойно, не с стиснутыми кулаками,Разминусь я со встреченными дураками:Поостыла давно уже ярость моя.Я прошу, чтобы Он, весь лучащийся светом,Мою черную ночь осветил бы до дна,Чтоб впервые, как милость, была мне данаТа любовь, что улыбкой бессмертья согрета.За очами, где теплится тихий огонь,Я отправлюсь вослед по кремнистым дорогам.Я пройду напрямик и по горным отрогам,Если чувствовать буду твою я ладонь.Или попросту так: без сомнений тяжелыхЯ иду к своей цели дорогой прямой.Знаю: каждый мой шаг предначертан судьбой,Знаю: радостный долг мой в сраженьях веселых.Ну а чтоб скоротать нам длинноты пути,Пару песенок новых тебе напою я,Благосклонно послушаешь — буду в раю я,Лучше рая мне, право, нигде не найти.
К верхам далеким тянется распад,Чтоб в глубину басов уйти. И нотУжасных тех вовеки не прейдетСогласие. И в смерти есть свой лад.Но он не слышен тем, кто знает гладПреступных мыслей. Их удел — тоска.И правда не прейдет. Но как хрупкаЛюбая ипостась ее! От грядВчерашних туч не видно и следа.Исчез и белый многоглавый град,Воздвигнутый как будто на векаНа месте леса. Рухнул он, когдаРаздался крик, и скрытая рукаВдруг стерла всё, коснувшись наугад…
Верно, в осени просторной что-то родственно со мной —Образ, облик или строй.В рифму сердце говоритС желтым, пурпурным, багряным, что сейчас вокруг горит.И клена яркий всполох меня пробудит вдруг,Как труб призывный звук.Мой дух уж за холмом,Что весь в замерзших астрах, как в облаке седом.Кровь цыганская бунтует в октябре всего сильней.Отзовись и следуй ей.Она ходит по холмам.Сзывает всех бродяг по именам.