Век просвещения

Эстебан первый стал постепенно возвращаться к нормальному распорядку жизни, нарушенному в доме за время траура. С каждым днем он поднимался все раньше и раньше и пил теперь утренний кофе вместе со слугами. София с удивлением наблюдала за юношей, ее тревожило, что кузен, который всего несколько недель назад был болезненным и хрупким существом, прямо на глазах превращался совсем в другого человека: он размеренно и ровно дышал, больше не захлебывался в кашле, не страдал от приливов крови к лицу и был полон кипучей энергии, которая не вязалась с костлявыми плечами, худыми ногами и всем его сухопарым телом, истощенным долгими муками. Девушка беспокоилась, как беспокоится мать, замечая первые признаки возмужания в своем сыне. А «сын» этот все чаще и чаще хватал шляпу и, придумывая любой предлог, бродил по улицам; при этом Эстебан скрывал от всех, что по странному стечению обстоятельств он во время этих прогулок неизменно оказывался на портовых улочках или в переулках, лежавших в стороне от главной улицы, – возле старой церкви, недалеко от арсенала. Сначала он вел себя очень робко: в первый день дошел до перекрестка; на следующий день – до другого перекрестка; и так, постепенно преодолевая последние отрезки пути, он оказался на той улице, где помещались игорные притоны и ночные кабачки, непривычно тихие в эти дневные часы. На пороге уже появлялись женщины, только что вставшие, едва успевшие умыться; вдыхая табачный дым, они шутливо заигрывали с юношей, а он убегал от самых бесцеремонных и замедлял шаги перед дверьми тех, которые предлагали себя так тихо, что слышал только он. Из этих домов доносилась не только женская речь, оттуда исходил душный запах притираний, туалетного мыла, праздных тел, разомлевших в теплых постелях, он заставлял быстрее биться сердце Эстебана, понимавшего, что достаточно ему принять мгновенное решение, и он окажется в мире, полном таинственных возможностей. Одно дело – мечтать о близости с женщиной, совсем другое – осуществить мечту, между такой мыслью и ее претворением в жизнь лежит целая пропасть, и глубину этой бездны дано измерить только юному существу: не так просто впервые заключить в объятия женское тело, это неотделимо от смутного ощущения греха, опасности и чего-то еще никогда не изведанного… Десять дней подряд юноша появлялся на этой далекой улице, доходил до последнего дома и уже готов был переступить порог комнаты, где на низенькой скамеечке, не шевелясь, сидела с виду ко всему равнодушная девица, которая благоразумно решила молча ждать. Десять раз он проходил мимо, все еще не осмеливаясь войти, а женщина, уверенная в том, что нынче или завтра он непременно войдет, – она понимала, что он уже остановил свой выбор на ней, – терпеливо ждала. И однажды под вечер голубая дверь наконец-то затворилась за Эстебаном. То, что затем произошло в узкой и душной комнате, единственным украшением которой служили пестрые юбки, висевшие на гвозде, не показалось ему ни значительным, ни необычайным. Современные романы, отличавшиеся неслыханной прежде откровенностью, уже помогли ему понять, что подлинное сладострастие требует более глубоких чувств и невозможно без взаимного тяготения. И все же на протяжении нескольких недель он всякий день возвращался сюда; ему необходимо было доказать самому себе, что он способен, не испытывая ни физических затруднений, ни нравственных укоров, совершать то, что, не задумываясь, совершают все его сверстники; кроме всего прочего, ему, как и всякому мужчине, хотелось приобрести побольше опыта в любовных делах.

– Что это от тебя пахнет такими гадкими духами? – спросила однажды Эстебана двоюродная сестра, брезгливо понюхав его шею.

А через некоторое время он обнаружил на ночном столике в своей комнате книгу, где говорилось об ужасных болезнях, которые посылаются человеку в наказание за плотский грех. Юноша сделал вид, что ничего не заметил, но книгу сохранил.

Теперь Софии приходилось подолгу оставаться одной: Эстебан по-прежнему где-то пропадал, а Карлос, которым овладела внезапная прихоть, отправлялся после полудня на Марсово поле, в манеж, где знаменитый наездник показывал испанскую школу верховой езды: он обучал лошадей грациозно вставать на дыбы, так что они походили при этом на конные статуи, или красиво и ритмично переступать ногами, – для этого наездник натягивал поводья на португальский или на прусский манер. Виктор, как всегда, приходил с наступлением сумерек. Вместо приветствия София осведомлялась, когда же прибудет наконец груз муки из Бостона.

– Когда муку доставят, – отвечал негоциант, – я возвращусь в Порт-о-Пренс вместе с Оже, которого призывают туда важные дела.

Предстоящий отъезд врача сильно пугал девушку, – она боялась, как бы Эстебан не стал жертвой нового приступа.

– Оже готовит тут учеников, – успокаивал ее Виктор. Однако он не говорил подробно, где именно происходит