Век революции. Европа 1789-1848 гг. Век капитала. 1848-1875 гг. Век империи. 1875-1914 гг

О чем-либо еще, так же, как одаренный, искушенный, дерзкий, инженер Исамбард Кингдом Брюнель, которому не поставлен памятник в пантеоне инженеров, построенном Самуэлем Смайл-зом, а осталась только фраза: «Изобретения Стефенсона принесли такую практическую пользу и выгоду, что сделали его человеком, достойным подражания»** Философы радикального толка приложили все усилия для того, чтобы создать сеть технических учебных заведений, а действующие преподаватели настаивали на том, чтобы курс, прослушанный в них, был очищен, воспитывал новых инженеров базовых отраслей промышленности. К 1848 г. большинство из них были на грани смерти из-за отсутствия ка-кого-либо всеобщего признания того, что подобное технологическое образование могло научить англичанина (столь непохожего на германца или француза) чему-либо полезному. Из стен этих заведений выходили интеллигентные и культурные производственники с пытливым умом, постоянно толпящиеся на собраниях Британской ассоциации за развитие науки, но было бы ошибкой полагать, что таковыми же были все представители этого класса.

Поколение этих людей вьфосло в промежуток времени между Трафальгарским сражением®^ и Большой выставкой®. Их предшественники воспитали культурных и рационально мыслящих провинциальных купцов и министров, интеллектуальную элиту либерального века и должны были испытать менее суровую судьбу: Джозайя Веджвуд (1730—1795 гг.) состоял в FRS, был членом Общества антикваров и членом Лунного общества, где также состоял и Мэтью Бултон, его партнер Джеймс Уатт, а также химик и революционер Пристли. (Его сын Томас проводил опыты с фотографией, издавал научные газеты и субсидировал поэта Кольриджа). Предприниматели XVIII в. обычно строили свои заводы по проектам книг георгианских строителей. Их наследники были если не более культурны, то по меньшей мере более щедры и к 1840 г. у них уже было достаточно денег, чтобы тратить их на псевдобаронские и псевдоготические резиденции и городские ратуши в стиле Ренессанса, перестраивать свои скромные утилитарные или классические церкви в готическом стиле.

Но между георгианской и викторианской эрой наступило время, которое по праву называется мрачным периодом в жизни буржуазии и рабочего класса, чьи очертания Чарльз Диккенс навсегда запечатлел в своем романе «Тяжелые времена».

Ханжеский протестантизм, суровость, самодовольство, невежество при всеобщем почитании пуританской морали, которой всегда сопутствовало лицемерие, — вот какой была эта несчастная эпоха. «Добродетель, — как сказал Дж. М. Янг, — продвигалась вперед широким непобедимым фронтом» (это о тех, кто никогда денег не делал и не контролировал ни свои эмоции, ни свои финансовые расходы), она ступала робкцми шагами, слабая и грешная, прямо в грязь, из которой сама и происходила, получая по заслугам за то, что была более милосердна. В этом был некий смысл капиталистической экономики. Мелкие предприниматели должны были приложить немало усилий, чтобы получить большие прибыли от своего бизнеса и стать крупными предпринимателями. Массы новых пролетариев должны были либо влиться в промышленный ритм, где царила жестокая дисциплина труда, либо, если им это не подходит, идти грабить. И даже сегодня сердце сжимается при виде пейзажа, созданного этим поколением®*:

«Все в Коктауне было либо занято трудом, либо предназначено для того, чтобы там трудились. Если верующие какого-ни-будь вероисповедания строили там церковь — а там находилось восемнадцать различных религиозных сект, — они строили нечто вроде склада из красного кирпича, иногда с колоколом в птичьей клетке на верхушке. Все надписи на общественных заведениях города выглядели одинаково, строгие, черно-белые. Тюрьма могла оказаться больницей, а больница могла оказаться тюрьмой, ратуша могла оказаться либо тем, либо другим, а то и тем и другим вместе, поскольку все они были построены так, что напоминали друг друга. Серая действительность повсюду и в каждом материальном аспекте этого города, серая действительность и в духовном состоянии... Все являлось серой действительностью, от лежания в больнице до места на кладбище, и существовало только то, что можно было выразить в цифрах или выставить на продажу на дешевом рынке, или продать по самой высокой цене, все остальное не имело права на существование.

О, бесконечный мир. Аминь»⁶².