Век серебра и стали

Они ухмыльнулись. Рассмеялись, как-то неестественно, будто смех тоже опьянел от дыма – сладкого, дурманящего, вездесущего дыма, стирающего грани реальности. Мужчина вновь обмакнул лоб платочком, потянулся за бокалами. Чуть не разлив один, все же протянул даме.

– За это и люблю тебя, дорогая. За нас!

– За это и люблю тебя, дорогой! За нас! И… – она задумалась. – За старый мир, который был куда проще.

– За старый мир…

Мужчина в расстегнутой рубашке залпом выпил бокал. Дама только-только поднесла свой к пухлым губам, как вдруг остановилась – принюхалась, нахмурилась. Подошедший китаец забрал газеты и серебряный поднос – мужчина махнул рукой, и работник курильни заодно прихватил пустой бокал.

– Дорогой? – вновь принюхалась дама, провожая уходящего рабочего настороженным взглядом.

– А?

– Ты ничего не чувствуешь?

– Конечно, нет, я обкурился вместе с тобой…

– Нет, я имею в виду… Какого-то странного запаха. И тот мужчина… тебе не показалось, что это был не китаец?

– Китаец, не китаец, какая разница. Азиаты, ха! Главное, что он тут все делает, пока мы отдыхаем. Заслужили! Верные слуги его Императорского ве-ли-чи-я, да будет он жив, здоров и могуч! Я, между прочим, давно говорил, что эта их китайская традиционная театральность – пережиток старомодного прошлого…

Прежде, чем «Нефертити» стремительно вспыхнула, семейная чета услышала звон бьющегося хрусталя – отчетливый, резкий, будто начерченный ровной геометрической линией.

Люди в соседних домах просыпались, кричали, выбегали на улицы, стояли, смотрели, пытались помочь – суетились во внезапном хаосе, сменившем воздушную тайну наступающей ночи и загадку грядущего дня.

И в суматохе никто не заметил, как за мгновение до взрыва, что принес голодное пламя, из «Нефертити» вынырнул человек, скинувший с себя китайский наряд и потерший тонкие руки с набухшими фиолетовым венами…

…и как же красиво они горят, подумал незнакомец, наблюдавший за пожаром из тени трущоб. Незнакомец в мешковатом плаще-балахоне, из-под капюшона которого торчала странная, густая, будто неестественная борода, словно уложенная зигзагами и змеиным языком двоящаяся книзу. Незнакомец, видевший вынырнувшего за мгновение до взрыва человека.

Незнакомец, будто бы общаясь с мраком на его, шепчуще-приглушенном языке, не словами, а оттенками света и тени, проговорил:

– Занятно… Надо рассказать гранд-губернатору, это будет очень полезно… Занятно, весьма занятно.

Книга первая. Стопами солнца

– Раб, соглашайся со мной!

– Да, господин мой, да!

– Что же тогда благо?

– Шею мою, шею твою сломать бы,

тела в реку выбросить – вот что благо!

Кто столь высок, чтоб достать до неба?

Кто столь широк, чтоб заполнить всю землю?

– Хорошо же, раб, я тебя убью, отправлю первым!

– А ты, господин, надолго ли меня пережить собрался?

фрагмент шумерской притчи

Поэты говорят, что мир спасется любовью

Но нам с тобой иной исход известен пока

«Последнее испытание»

Глава 1. Петербургский цирюльник

восход юного Хепри

Искры очерчивали темноту крыльями феникса, отрывались от затухающего пламени, гипнотизировали, размывали зрение, словно пытаясь спрятать обугленные остатки сгоревшего здания.

Вахмистр Виктор Говорухин – старичок с морщинистым лицом и профилем, как ему говорили, самого Рамзеса II – согнулся и закурил от угасающего пламени. Чуть не подпалил длинные усы.

Бессвязно выругавшись, вахмистр Говорухин пустил струю сизого дыма – сам закашлялся от крепости папиросы, курил редко, но со вкусом, в кресле, не привык на ходу по ночам. А тут, на тебе, вызвали – и ладно, случилась бы какая ерунда, но вот оно как… Виктор пытался сосредоточиться, укутаться в мысли, как в шелковый плед – часто видел такие в витринах, особенно в последнее время, – но какой-то неразборчивый, назойливый фоновый шум не давал этого сделать. И откуда он только брался…

– Ваше благородие, – наконец расслышал Говорухин. – Господин вахмистр!

Виктор дернул головой, как плохо пошитая кукла – резко и неуклюже. Рядом, теребя в руках исписанные листы бумаги, нервно покачивался молодой полицейский – или теперь правильно говорить «жандарм»? Виктор все никак не мог уяснить.

– Боги, я же сто раз просил, не называйте меня по званию. Раздражает, как плохая скрипка в руках неумелого музыканта…

Увидев, что жандарм – Сет побери, или все же полицейский?! – занервничал еще сильней, Говорухин смягчился.

– Ладно, что там у тебя? Тела удалось опознать?