«Вы правы, — ответил он. «Я тысячу раз говорил себе, что буду счастлив, если стану таким же невежественным, как мои старые соседи, и все же это счастье, которого я не желаю».
Ответ брамина произвел на меня большее впечатление, чем все, что было сказано ранее…. Я пришел к выводу, что, хотя мы можем придавать большое значение счастью, мы придаем еще большее значение разуму. Но после зрелого размышления… я все же решил, что предпочесть разум счастью — большое безумие».118
VIII. ВОЛЬТЕР БИГОТ
В похожем настроении Паскаль решил подчинить свой лишенный логики интеллект католической церкви как организации, которая на основе долгого опыта нашла сочетание доктрины и ритуала полезным для нравственности и утешительным для удивления и скорби. Вольтер не зашел так далеко, но в свои семьдесят лет он смущенно двигался в этом направлении.
Он начал с того, что примирился с общей желательностью какой-либо религии. Когда Босвелл спросил его (29 декабря 1764 года): «Не хотите ли вы, чтобы у вас не было общественного богослужения?» Вольтер ответил: «Да, от всего сердца. Пусть мы собираемся четыре раза в год в большом храме, с музыкой, и благодарим Бога за все его дары. Есть одно солнце, есть один Бог; пусть у нас будет одна религия; тогда все люди станут братьями».119 Солнце предлагало ему, так сказать, полпути к Богу. В мае 1774 года, в возрасте восьмидесяти лет, он встал до рассвета и вместе с другом поднялся на вершину, чтобы увидеть восход солнца с соседнего холма; возможно, он читал Руссо. Достигнув вершины, измученный и потрясенный славой торжествующего солнца, он опустился на колени и воскликнул: «О могущественный Бог, я верю!» Но Вольтер, поднявшись на ноги, сказал: «Что касается месье сына и мадам его матери, то это уже другой вопрос!»120
Постепенно он пошел дальше и согласился разрешить духовенство, которое должно было учить народ нравственности и возносить молитвы к Богу.121 Он признавал, что епископы во Франции и Англии принесли определенную пользу в организации социального порядка; но кардиналы были слишком дороги, и от них следовало бы отказаться. Он с нежностью относился к простому приходскому священнику, который вел сельский реестр, помогал бедным и устанавливал мир в неблагополучных семьях; таких куре должны больше уважать, лучше оплачивать и меньше эксплуатировать их церковные начальники.122 В минуты великодушия старый кающийся был готов увеличить число религиозных собраний с четырех раз в год до одного раза в месяц и даже в неделю.123 Должны быть молитвы и благодарения, акты поклонения и уроки нравственности; но никаких «жертвоприношений», никаких просительных молитв, и пусть проповеди будут короткими! Если у вас должны быть религиозные картины или статуи, пусть они посвящены не сомнительным святым, а героям человечества, таким как Генрих IV (спасающий своих любовниц). И никаких сверхъестественных догм, кроме существования справедливого Бога. Церковная организация должна быть подчинена государству, духовенство должно обучаться и оплачиваться правительством. Монастыри и монастыри могли остаться, но только в качестве приютов для старых или больных. Как и многие скептики, Вольтер с нежностью относился к монахиням, которые выходили из своих монастырей, чтобы помогать больным и бедным. Увидев сестер милосердия в парижских больницах, он написал в «Эссе о нравах»: «Нет на всей земле ничего, что могло бы сравниться с жертвой красоты, молодости, а часто и высокого происхождения, которую с радостью приносит нежный пол, чтобы утешить в госпиталях толпу человеческих страданий…. Народы, отделившиеся от римской веры, лишь несовершенно копируют столь благородное милосердие».124
Как известно «всему миру», Вольтер построил рядом со своим особняком в Ферни небольшую церковь, на портале которой с гордостью начертал слова «Deo erexit Voltaire». «Это, — утверждал он, — единственная церковь в мире, посвященная одному лишь Богу; все остальные посвящены святым».125 Он попросил Рим прислать ему святые реликвии для часовни; папа прислал ему моток волос святого Франциска Ассизского. На алтаре Вольтер поставил позолоченную металлическую статую Христа в натуральную величину, но не в виде распятого, а в виде мудреца. С 1760 года он посещал мессу каждое воскресенье, кадил себя как сеньор деревни, а на Пасху в 1768 году причащался.126 Он регулярно посылал своих слуг в церковь и платил за то, чтобы их детей учили катехизису.127