Век Вольтера

Философы, однако, были незначительным фактором в упадке иезуитов во Франции. Своеобразное перемирие притупило взаимную враждебность: неверующие уважали образованность и характер иезуитов, а те, проявляя терпение, надеялись вернуть заблудших скептиков в лоно ортодоксов. Вольтеру было трудно вести войну против своих бывших учителей. Он передал свою «Анриаду» отцу Поре с просьбой исправить все места, наносящие вред религии.46 В «Temple de gout» он хвалил иезуитов за то, что они высоко ценили литературу и широко использовали математику в воспитании молодежи. Журнал «Journal de Trévoux» ответил ему благоприятными отзывами о «Анриаде», Карле XII и «Философии Ньютона». Это полукордиальное сотрудничество закончилось, когда Вольтер присоединился к Фридриху в Потсдаме; лидеры иезуитов оставили его как потерянную душу, но в 1757 году некоторые из них попытались примирить Вольтера с Обществом.47 В Ферни (1758 f.) Вольтер поддерживал дружеские отношения с местными иезуитами; некоторые из них пользовались его гостеприимством; тем временем он нападал на церковь на ста страницах «Essai sur les moeurs» и писал антихристианские статьи для «Dictionnaire philosophique». Когда он узнал о нападении на иезуитов Португалии (1757 f.) со стороны главного министра Карвальо и о сожжении иезуита Малагриды (1764), он осудил обвинения Карвальо как несправедливые и осудил казнь как зверство.48 Но все эти годы он сам находился в состоянии войны с Церковью, а труды его «братьев» Дидро, д'Алембера и Морелле способствовали ослаблению иезуитов во Франции.

Возможно, масонские ложи, в целом приверженные деизму, участвовали в этом процессе. Но сильнее всего в трагедии сказались личные и сословные противоречия. Мадам де Помпадур не могла забыть, что иезуиты противились каждому шагу ее возвышения, отказывали королю в отпущении грехов, пока он ее содержал, и отказывались всерьез воспринимать ее внезапное обращение к благочестию. Кардинал де Бернис, долгое время бывший фаворитом маркизы, позже заявил, что подавление Общества во Франции было вызвано главным образом нежеланием исповедников-иезуитов даровать отпущение грехов Ла Помпадур, несмотря на ее заверения в том, что ее отношения с Людовиком XV больше не были физическими.49 Король разделял ее негодование. Почему эти священники, столь снисходительные к другим, так строги к женщине, которая скрасила его изнуренную, замкнутую жизнь? Почему их богатство росло, в то время как он с трудом собирал средства на армию и флот в катастрофической войне, на одеяния своей любовницы и пенсии ее дублеров в Парке Серф? Дамиенс пытался убить короля; иезуиты не имеют никакого отношения к этой попытке; но у Дамиенса был духовник-иезуит; и разве какой-нибудь мертвый иезуит не защищал цареубийство? Король начал прислушиваться к мнению Шуазеля и других полувольтерьянцев в его министерстве, которые утверждали, что пришло время освободить государство от опеки церкви, построить социальный и моральный порядок, независимый от обскурантистского духовенства и средневековой теологии. Если маленькая Португалия, покрытая мраком суеверий, осмелилась изгнать иезуитов, то почему просвещенная Франция не может этого сделать?

Пострадав от этих разнообразных враждебных действий и будучи широко заподозренными в том, что они связали Францию с Австрией в Семилетней войне, иезуиты пережили странную внезапную непопулярность. После поражения французов от Фридриха при Россбахе (1757), когда судьба Франции, очевидно, достигла апогея, а искалеченные солдаты стали частым зрелищем в Париже, иезуиты стали мишенью для шуток, слухов, клеветы, доходящей даже до предположений о педерастии.50 Их обвиняли в мирской жизни, в ереси, в жажде богатства, в том, что они являются тайными агентами иностранных держав. Многие представители светского духовенства критиковали их теологию как слишком либеральную, их казуистику — как деморализующую, их политику — как предательство Франции по отношению к Риму. В 1759 году д'Алембер писал Вольтеру: «Брат Бертье и его сообщники не осмеливаются в эти дни появляться на улицах из страха, что люди будут бросать им на головы португальские апельсины».51