Через час Зимаков объявляет первый привал. Зверев осторожно высвобождается от груза, лямки скользят по ладоням, теперь можно сесть сверху на свою ношу. Солнцезащитных очков пока никто не надевает. Солнце ведет себя спокойно, глаза еще не устали, хочется смотреть на безумную красоту мира.
Зверев держал темп и ритм, не отставал, ощущал недалеко от себя Жлобина и уже гордился собой. В такую компанию попасть — дело чести. По прошествии часа он уже расслабился, стал было приостанавливаться и приспускать рюкзак. Но ничего не происходило. Зимаков шел как ни в чем не бывало, Жлобин сзади не проявлял признаков беспокойства, и тогда Зверев решил, что теперь переход будет длиться полтора часа, но и тогда привала не было. Через два часа три минуты привал был объявлен. Зверев сбросил рюкзак мгновенно, опустил руки, сел, расслабился. Он ждал интереса и сочувствия. Ободряющей фразы ждал… Через пятнадцать минут колонна двинулась далее.
Следующий привал случился через два часа тридцать минут. Теперь Зимаков остановился надолго, и Арчибальд со Шмаковым захлопотали. Обеденное время. Час исполнения желаний…
Огня не разводили. В термосах, взятых снизу, оказался крепчайший чай. Бородин вынул из своего рюкзака вяленую баранину и хлеб.
— Еще два конца, и на месте. Главное, успеть засветло. Ну, как дебютант?
— Я отслеживаю. Характер нордический. Пока вещи на ходу не выбрасывает.
— Не выбрасываешь, Юрий Иванович?
— Шутки шутите?
— Шутим.
«Хорошая вещь — эти ботинки, — думал Зверев, — и упасть не дают, и подниматься позволяют, и, должно быть, полезны в драке. Махнул ногой — и головы как не бывало». После обеда идти вначале было нестерпимо, тем более что началась морена. Потом он опять втянулся. Перед последним броском ели шоколад с сухарями, «добивали» термоса. Последние три часа Зверев шел на автопилоте, и наконец все закончилось.
Опять морена, ледник Беляева. Палатки ставили Зимаков со Жлобиным, очень быстро и координированно. Они занимались этим вдвоем не раз и довели навык до автоматизма. Высота четыре тысячи семьсот метров. Зверев уже пять часов шел в очках. Теперь снять их равнозначно освобождению от рюкзака. Руки просто не поднимаются с колен. Начальники о чем-то советуются, сидя на корточках у входа в красную командирскую палатку, водят пальцем по карте, схеме, плану, или что там у них под носами.
Зверев проснулся поздно, часов в девять, — и проснулся с полным ощущением своей никчемности. Боль в ногах и натруженных плечах, сухость в горле, воспаленные веки. Очень медленно покидал он спальный мешок и, выползая в мир, не слышал его звуков. Его опасения вскоре подтвердились. В лагере осталась одна Нина, а остальные ни свет ни заря отправились назад, по леднику, за остатками вещей. Зверев доковылял до соседней палатки. Нина занималась тем, что вскрывала мешки и ящики и раскладывала продукты, сухой спирт для плиток, железо и шнуры, пересыпала инжир в белые полотняные мешочки и прочее.
— Кофе хотите?
— Сам не знаю. Давайте попробуем. Много тут всего. Денег страшенных стоит. Вертолеты, лайнеры. Кто заказывает музыку?
— Фирма одна. Снимаем восхождение на пленку, оставляем контейнер, вымпел. Большой рекламный резонанс.
— А чего другую вершину не выбрали? Попроще?
— Название у этой соответствующее.
— Поесть-то дадите?
— Чего изволите?
— Омлет с сыром. Пирожное.
— Колбаса сухая, сыр плавленый. Пока есть.
— А вы, стало быть, профессиональная сумасшедшая?
— Я сумасшедшая не более, чем вы. Ведь вы, кажется, из сыска?
— Из него, родимого.
— Никогда бы не смогла.
— А вы не зарекайтесь. Вы лучше расскажите…
— Была ли под судом и следствием?
— Как там на Эвересте?
— О…
— Что «О»?
— Это было бы упоительно, если бы не было так печально. Я на Эверест не поднялась. Заболела.
— А собирались?
— Естественно.
— Не женское это дело.
— Мне кажется, ты придуриваешься, дорогой товарищ.
— Отчасти. А как там на подходах к вершине мира? Что там, за границей, разумного?
— Вначале нужно добраться до Дели. Как понимаете, не каждому позволялось.
— Вам позволилось.
— С третьей попытки.
— И как там, в Дели? Индусы хороши, бестии?