Век Зверева

Штока все же пытаются отследить малыми силами на вокзалах, в порту, на пограничных переходах. Во властных и силовых структурах — недоуменное ожидание и осторожный пессимизм. Это примерно та же ситуация, когда мы со Зверевым в отчаянии прочесывали ближние коридоры под привокзальным кварталом в полной темноте. Наконец старику приходит светлая мысль в голову. Мы «садимся» на медицину и морги. Работаем по модели сорок пятого года. Есть надежда, что какой-то из «газырей» вынут из сумки и попробуют вскрыть. Надежда не столь уж безумная. Эта ниша сейчас вне внимания кого-либо, и мои люди со служебными удостоверениями военной контрразведки и строгими напоминаниями о неразглашении чувствуют там себя легко и уверенно.

Ждать нам приходится не более суток. Наконец-то произносится столь желанное и столь страшное слово: чума.

В приемном покое сороковой поликлиники Балтийского флота находится тело матроса второй статьи Мотовкина со всеми соответствующими признаками страшного заболевания. Полная секретность. Никакой утечки информации. Я выезжаю на место происшествия со стариком.

Помещение уже локализовано. Все входившие в контакт с Мотовкиным, который попал сюда в «бессознательном» состоянии, находятся сейчас в охраняемом карантинном помещении. Главврач в данный момент отсутствует. Дежурный врач ждет нас в своем кабинете. Это — женщина лет сорока и весьма привлекательная.

— Я могу хоть куда-нибудь позвонить? — просит она.

— В ближайшие два часа — никуда и никому. На звонки — отвечать, но ни слова о случившемся.

— Как же быть?

— А вот так. Как вас по имени-отчеству?

— Анна Игоревна.

— Вот, Анна Игоревна. Речь идет в некотором роде о государственной тайне.

— Но нужно отыскать источник. Локализовать… План мероприятий.

— Вот именно. Нам нужны все обстоятельства. Где его нашли?

— «Скорая» привезла. На улицы Марины Расковой лежал на скамье. Вначале милиция его нашла. Поскольку он военнослужащий, вызвали патруль.

— Он что, живой, по вашему мнению, лежал?

— По всей видимости.

— Кто его привозил?

— Районная «скорая».

— Номер машины, фамилия бригадира, или как там у вас?

— Это все в регистрационной книге. Принести?

— Пусть принесут. А вы-то никуда не уходите.

— А я и не собираюсь.

Анна Игоревна по селектору просит принести эту самую книгу. Аликперов Ренат Имангулович. В шестнадцать двадцать пять. Номера машины и телефона — отсутствуют.

— Найти можно?

— Да нет никаких проблем.

Она звонит, и через пять минут мы узнаем, что Ренат Имангулович сейчас сдал смену и отдыхает дома. Улица Добролюбова пятнадцать, квартира два.

— Анна Игоревна. Вот документ. Прочтите и распишитесь в неразглашении.

— Я понимаю. А как же эпидемия?

— Уверяю вас, что никакой эпидемии не будет. И в этом вы сможете убедиться в самое ближайшее время. Этот Аликперов что, не понимал, что он мертвое тело к вам привез?

— А вы откуда знаете?

— Знаем.

— Да черт его знает.

— Вот у черта и придется спросить.

— Его же самого нужно в карантин и всю бригаду, машину в дезинфекцию.

— Вот этим вы и займитесь сейчас. Только корректно, аккуратно. Без паники. И чума эта — не чума вовсе, а так, подчумок.

— Я отказываюсь вас понимать.

— Вы все поймете через несколько часов.

Мы покидаем поликлинику и спешим домой к Ренату Имангуловичу. Дверь открывает он сам, уже в халате и с коньячной независимостью в глазах.

— Одевайтесь, дорогой. К сожалению, отдыхать вам придется несколько позже.

— В чем дело, господа?

— Дело в матросе. Привозили сегодня матроса в сороковую?

— Да? А что? Что случилось?

— Ничего.

У нас всякие удостоверения для того, чтобы убедить Рената Имангуловича немедленно поехать с нами. Вот она, скамейка во дворе четырехэтажного дома. Именно здесь и лежал матрос. Вначале он, видимо, сидел, а потом упал на скамью и как бы спал.

— Вы-то как узнали про матроса?

— Мы случайно встретились с «жигуленком» милицейским, недалеко от этого места. Кто-то позвонил по ноль два и сказал, что с парнем неладно.

— А почему по ноль два, а не ноль три?

— Знать, догадались, что тот уже не жилец.

— Но «скорую»-то вызвать? Реанимобиль какой-нибудь?

— Для матроса? Вы что, смеетесь?

— То есть вы факт смерти констатировали?

— Нет. Не констатировал.

— И повезли как бы живого? При смерти?

— Мне что, приключений, по-вашему, хочется? Ну, накумарился он. Сердце не выдержало…

— Так. И привезли вы его туда, куда следовало. И что записали в книге?

— Что в состоянии сильного алкогольного или наркотического опьянения.

— То есть нет трупа — нет проблем.

— Именно так. Но ведь я мог вам этого и не говорить. В чем дело-то?

— А хотя бы осмотр внешний производили?

— Пульс. Внешние признаки.

— И что?

— Что «что»?

— Признаки какие?

— Да вы-то что в этом понимаете?

— Побольше вашего. Ладно. Кто-нибудь был рядом с ним тогда?

— Никого.

— А ничего не находили? Карманы не осматривали?

— Ну, знаете ли…

— Не находили ли рядом такого карандашика металлического, стального, блестящего.

— Сантиметров десять длиной, — подает реплику Олег Сергеевич.

— А что за карандашик?

— Не находили?

— Серебряный, может?

— Золотой!

— Вы меня подозреваете, что ли?

— Считайте, что так.

— Тогда я прошу ордер и что там еще?