Век

* * *

Несколько дней спустя он вошел в спальню своей бабушки на втором этаже палаццо дель Аква. Энрико любил эту комнату. В ней царила неподвластная времени элегантность, которая создавала комфорт и ощущение прекрасного. Княгиня Сильвия улыбнулась своему внуку, когда он подошел к ее кровати в стиле барокко. Старой женщине, вынужденной большую часть времени проводить в постели, любое посещение доставляло удовольствие. Но приход ее обожаемого Энрико доставлял ей особенное удовольствие.

— Как вы себя чувствуете, бабушка? — спросил он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее.

— Теперь, когда ты пришел, дорогой мальчик, гораздо лучше. — Она улыбнулась и положила руку на его щеку.

С возрастом она усохла, и поэтому ее кожа приобрела какую-то прозрачность. Энрико никогда не уставал любоваться ею. Для него бабушка была самой красивой старушкой из тех, кого он когда-либо знал.

— А как у тебя дела в школе? — спросила она.

— О, отлично, — солгал он, придвигая стул и садясь рядом с кроватью.

— Ты, наверное, рад, что отец возвращается домой.

— Да, очень.

— Теперь признайся: ты еще не влюблен?

Он опешил:

— Нет еще. Да у меня и времени на девчонок нет.

Она улыбнулась:

— А, ты все равно влюбишься. Ах, как девочки будут тебя любить!

— Вы так думаете?

— Поверь старой женщине, которая была знатоком красивых мужчин: девочки будут тебя любить. Энрико, мой дорогой малыш, какие чудесные вещи тебя ожидают! Точно такие же чудесные вещи я могу вспомнить, оглядываясь назад. Взять, к примеру, тебя и меня. Ты и я находимся на противоположных концах жизненного пути. Я полагаю, если бы я была хорошей бабушкой, я бы дала тебе массу советов на все случаи жизни. Но это тебе ничего не принесет, кроме скуки. Чудо жизни состоит в том, что каждый должен научиться всему сам. Только это делает ее интересной. Ты так не думаешь?

— Я думаю. Кроме… — И он заерзал оттого, что ему стало неловко. — Есть вещи, которые лучше было бы и не знать.

— Что ты имеешь в виду?

Он поглядел на нее:

— Бабушка, вы считаете меня евреем или итальянцем?

На ее лице появилось выражение крайнего изумления.

— Я считаю тебя своим внуком, — ответила она. — Но что за странный вопрос? Почему ты об этом спрашиваешь?

— Потому что в школе меня стали звать «еврейский мальчик». Прошел слух, что отец вышел из фашистской партии и поэтому он предатель… Но ведь он не такой! Я уверен, что он не предатель!

— Конечно, он не предатель, — сказала бабушка резко. — Он просто наконец образумился. Это лучшее, что Фаусто когда-либо сделал.

— Но ребята в школе так не считают. Он — предатель, а я вдруг стал евреем. Я ведь еврей только на четверть! И я всегда считал себя итальянцем. Но теперь… мне кажется, что я еще и еврей. Это сбивает меня с толку и… путает меня тоже. Я имею в виду, если здесь произойдет то же самое, что происходит в Германии, то где я буду? Кем я стану?

Она взяла его за руку:

— Ты останешься Энрико Спада.

— Но это же не ответ. Что, если они повесят на нас ярлыки? Что, если меня заставят носить звезду Давида на своем пальто? Это ведь моя страна, за исключением… а может быть, и нет. Я не знаю…

Какое-то время она молчала. Она видела, как сильно он обеспокоен. Наконец она сказала:

— Не думаю, что на твои вопросы легко ответить. И если это все произойдет, если Муссолини начнет издавать расистские законы, то я не знаю, что могла бы посоветовать тебе, кроме того, что нужно быть смелым, хотя это легко сказать, но трудно сделать. Но все же я думаю, ты должен чувствовать себя и евреем и итальянцем. Ты наследник по двум чудесным линиям. Это может осложнить твою жизнь, ибо то, что мы переживаем сейчас, — это сумасшествие. Но в конце концов, ты станешь богаче благодаря наследству по обеим линиям. А может быть, даже и сам станешь лучше.

— Так я никогда об этом не думал.

— Когда я была молодой, итальянцев даже не было, а еще меньше было итальянских евреев. Человек был либо римлянином, либо неаполитанцем, либо флорентийцем. Географическая карта на моей памяти претерпела коренные изменения и, может быть, в течение твоей жизни изменится еще больше. В жизни нет никаких гарантий, кроме твоего ума и твоего характера. У тебя, мой дорогой мальчик, хорошие и голова и характер. У тебя все будет как надо.

— Если я не вышибу себе мозги, — сказал он.

Она попыталась скрыть испуг в глазах, но он почувствовал, как она сжала его руку.

— О, Энрико, — прошептала она, — даже не смей так думать.

Но он думал именно так.

Глава 43

Войсковой транспортер «Конте Бьянкамано» представлял собой ржавое ведро, но когда он медленно продвигался по Красному морю и через Суэцкий канал, его можно было сравнивать еще и с духовкой. Битком набитый ранеными ветеранами эфиопской войны, он вез в своих трюмах более двух сотен гробов с убитыми. Муссолини разгромил эфиопов ценой ужасных людских потерь. Итальянцы все-таки получили империю, но по цене, которой она заслуживала.