Век

— Поедем, Тони, — прошептал он, — девушки полюбят тебя, и это естественно. Ведь ты почти так же красив, как я, у тебя красивое стройное тело…

Тони сбросил руку брата с плеча.

— Оставь меня, Фаусто. Пожалуйста.

Фаусто погладил брата по густым каштановым волосам.

— Пошли, Тони, — шепнул он ему на ухо, — ты обязан это сделать. Пошли.

Тони крепко зажмурил глаза и сидел так с минуту, борясь с желанием, бушевавшим в нем. Когда он открыл глаза, в них стояли слезы.

— Хорошо. Я пойду с тобой, просто чтобы ты замолчал.

Фаусто обнял его, потом завальсировал по комнате.

— Ура-а-а! Тони потеряет сегодня девственность! Он потеряет сегодня свое сокровище!

Они переехали на велосипедах на другой берег Тибра и оказались в Трастевере — самой старой части Рима. Здесь, в районе, который когда-то был частью первого в мире еврейского гетто, основанного в 1555 году Папой Пием IV, на двух верхних этажах двух внешне весьма пристойных зданий расположился бордель «Ла Розина».

— Сейчас ты увидишь его изнутри, — сказал Фаусто, когда они поставили велосипеды. — Это не просто бордель. Розина сделала из него настоящий театр!

Тони, мрачный и взволнованный, молча шел за братом по старой лестнице. Они подошли к двери без каких-либо табличек на ней. Фаусто позвонил, вышибала внимательно оглядел его и впустил внутрь. Братья быстро прошли по коридору и, раздвинув занавес, расшитый бисером, вошли в неожиданно большой овальный двухэтажный зал со стеклянным потолком в виде купола. По залу прохаживались клиенты и проститутки. Он был освещен торшерами в виде негров в натуральную величину и заставлен таким количеством пальм, что напоминал пальмовую рощу. Прямо под куполом стояла круглая, с бахромой кушетка, на которой развалились три девицы, чью одежду составляли лишь трусики, корсеты и чулки. Одна из девиц склонилась над другой в томном полуобъятии, а третья курила и болтала с седоусым мужчиной лет семидесяти. Где-то в стороне невидимый пианист неумело бренчал регтайм.

Тони посмотрел наверх. На уровне второго этажа находилась галерея с многочисленными нумерованными дверьми, за которыми скрывались, как он предполагал, скандально известные salles privées[44] (все знали, что Розина обозначала этим эвфемизмом свои «рабочие комнаты» и, возможно, в какой-то мере облагораживала их, давая им французское название). Еще две девицы стояли, облокотившись на ограду галереи, сделанную из сварного железа, и лениво разглядывали пары, прогуливавшиеся внизу. Их груди почти вываливались наружу из корсетов. Потолок над ними был разрисован удивительно непристойными фресками, которые могли бы достойно соперничать с худшими образцами фресок Помпеи, — голые сатиры в лесу преследовали пышных обнаженных нимф, громадные фаллосы красноречиво говорили об их намерениях. И хотя фрески эти приковывали взгляд, Тони не мог оторваться от другого зрелища. С потолка свисали четыре трапеции, на каждой из которых раскачивалась абсолютно голая девица.

— Я говорил тебе, что ты увидишь здесь настоящий спектакль? — ухмыльнулся Фаусто, поглядывая на своего застенчивого брата. — Розина — не просто хозяйка борделя, она еще и импресарио. Ну, что скажешь?

Тони уставился на девиц, медленно раскачивающихся над его головой.

— Все это немного странно…

— Конечно. В этом-то и весь смак.

— И более чем отвратительно.

— Тогда сама жизнь отвратительна, так как это и есть жизнь, что бы ни говорили священники.

Тони отвел взгляд от трапеций.

— Ты поступил правильно, приведя меня сюда, — тихо произнес он.

Фаусто хлопнул его по спине:

— Конечно, правильно! Я должен был сделать это гораздо раньше… Посмотри, — он показал на пьяного мужчину во фраке, который пошатываясь вышел из одного из salles privées, — сенатор Бонкампаньи! Заведение посещает добрая половина нашего чертового сената…

— А отец? Он ходит сюда?

— Возможно, хотя я никогда здесь его не видел. Пойдем, я представлю тебя Розине… Она тебе понравится. Она такая величественная… Ты бы принял ее за герцогиню.

Схватив Тони за руку, он провел его через толпу к маленькому алькову за овальной комнатой. Негр в белом пиджаке стоял за стойкой бара, около стойки высокая женщина разговаривала со служанкой.

— Розина! — позвал ее Фаусто. — Посмотри, кого я привел вам, — это мой брат Тони!

Женщина повернулась. Она действительно выглядела очень величественной в отделанном кружевами шикарном вечернем платье от Пуаре и ожерелье из бриллиантов и жемчуга, в ее крашеных золотистых волосах гордо покачивалось черное перо. Розине было за шестьдесят, но лицо ее, сохранившее красоту благодаря хорошему массажу, храбро бросало вызов возрасту. К тому же она знала, как скрыть за искусным гримом неизбежные «гусиные лапки» вокруг глаз. Она улыбнулась и протянула руку Тони.

— Добро пожаловать, — сказала она низким мелодичным голосом. — Я много слышала о вас от милого Фаусто.

Тони, не зная, что делать, поцеловал ей руку.