"Вексель Судьбы" (книга первая)

Взбудораженный продюсер, разумеется, намёка не понял, и с неистовой скоростью прокручивая в своей голове все варианты и исходы предстоящей в его судьбоносном концерте замены, незаметно сделал несколько шагов назад, после чего, упёршись спиной в крыло своего автомобиля, сначала инстинктивно отскочил, а затем подтянувшись на руках, молодецки запрыгнул на капот.

Борис, не желая, похоже, смириться с неотвратимостью рискованного предприятия, в которое внезапно перетекла его безобидная идея пристроить сестру на простенький и выигрышный номер, попытался отыграть назад. Взглянув на часы, он громко произнёс, обращаясь к Марии:

-- Ну, положим, ты эту штуку выучишь и даже споёшь. Но оркестр! Как он-то успеет подготовиться? Даже если они всё сию минуты бросят и займутся тобой!

-- Ах, оркестр... -- с нескрываемым разочарованием выдохнула Мария. И на какое-то время воцарилась тишина.

Паузу прервал Штурман. Картинно тряхнув головой с неопадающим коком, он спокойно сообщил:

-- Оркестр -- сможет. Партитуру сделают на компьютере с фонограммы минут за пять. Сыграют с листа. Дирижёр, если надо, пойдёт за голосом. Могут сымпровизировать.

-- Где это ты таких способных отыскал? -- с лёгкой иронией в голосе поинтересовался Борис.

-- Обижаешь! Это же "Кремлёвские виртуозы"!

Борис понимающе развёл руками и кивнул головой.

-- Теперь всё ясно, извини. Ну что ж! Тогда -- почему бы не рискнуть!

Продюсер спрыгнул с машины и продолжил теперь уже стопроцентно деловым тоном:

-- До концерта -- меньше семи часов. У меня есть кое-какие дела, но я перенесу их на последние часы. Сейчас нужны текст, звукоряд из интернета, ну и фоно, чтобы сделать пару проб. У меня нет вариантов, я в пробке. Какие есть у вас?

-- Ко мне на квартиру. Десять минут -- и мы там.

-- Отлично. Только бы вот машину с дороги отогнать...

-- Кажется, вон возле той помойки слева есть местечко, -- подсказал зоркий Петрович.

Штурман не без труда развернул свой сверкающий спорткар в забитом машинами переулке и в районе Сытинского проезда буквально втиснул машину в узкий проём между каменной оградой и ржавым коммунальным контейнером. Последовательно приведя в действие две или даже три сигнализации, он с деловой целеустремлённостью догнал немного ушедшую вперёд компанию, и сразу же огорошил Марию вопросом:

-- Ты уверена, что точно не провалишься?

Снова все остановились.

-- Не провалюсь, -- спокойно возразила Мария. -- Неужели я похожа на дуру или самозванку?

-- Нет, конечно, -- ответил разволновавшийся продюсер и, обращаясь к Борису, уточнил: -- Но мы же все должны понимать, что если будет провал, то я лишь слегка попаду на деньги и пару извинений, а вот для неё -- для неё тогда захлопнутся все двери!

-- Ну и пусть, -- ответила Мария спокойно. -- Только ты, если пообещал, сегодняшнюю дверь не захлопывай!

Уже в квартире на Патриарших, где под аккомпанемент Алексея Мария быстро разучила и с изящной лёгкостью исполнила перед Штурманом наиболее сложные и "улётные", с его слов, пассажи из штраусовской "квинтэссенции", тот, наконец, успокоился и умиротворенно попросил принести выпить "граммов пятьдесят". Однако немного поразмыслив после бокала кубинского рома, он вдруг поморщился и заявил, что заезженное "Утомлённое солнце", предваряющее "Большой вальс", -- "не катит", и потому первый номер нужно срочно менять. Стрелки часов между тем приближались к половине шестого, и по постоянным трелям мобильного телефона продюсера можно было заключить, что его уже заждались в концертном зале.

Со Штурманом неожиданно согласился и Алексей, сообщивший, что по мнению его как историка довоенной эпохи все три русские текста "Утомлённого солнца" -- и тот, где лирическому герою "немного взгрустнулось", и менее известный про "встречу на Юге", и где, наконец, "листья падают с клёна" -- надуманны и немного нелепы. Причину этого Алексей объяснил тем, что в Советском Союзе никто не осмелился обратиться напрямую к первоначальному польскому тексту первоисточника -- танго To Ostatnia Niedziela, что означает "Последнее воскресенье". В польском же оригинале рассказывалось не просто о погибшей любви, а едва ли не о последних минутах жизни, которая без этой погибшей любви делается невозможной.

Алексей даже вернулся к роялю, подобрал тональность и пропел по-польски:

...Dzisiaj sie rozstaniemy,

Dzisiaj sie rozejdziemy

Na wieczny czas!

Потом, помолчав, добавил, что ему известно, что в СССР это танго даже намеревались запретить, поскольку в довоенной Польше оно породило настоящую эпидемию самоубийств. Бывало, что оркестр ещё доигрывал концовку, а варшавские студенты и офицеры с пугающей лёгкостью стрелялись сразу же за порогом ресторана или танцхолла.

Затем он тоже налил себе немного рома и, глядя на его обжигающий лучистый янтарь, пояснил: