"Вексель Судьбы" (книга первая)

-- Но вот, прекрасно, вы сами начинаете соглашаться с тем, что сказала Мария: любая земля сперва одинакова в своей дикости и неухоженности. И только живой человеческий дух способен её преобразовать. Однако на эту работу уходят века. И ещё нужны, я полагаю, какие-то особые всплески человеческого духа, которые заставляют людей решительно отказываться от прежних привычек и установлений, создавая взамен что-то новое. Нынешняя обустроенность и культура пришли в Европу не сразу и тем более не были простым копированием старого Рима. Сначала -- каролингское возрождение, мистерии крестовых походов, альбигойский взрыв, который сродни революции; затем собственно Ренессанс, Реформация, Кодекс Наполеона... Каждая из этих вех означала, что общество наполнялось новыми смыслами, которые давали ему энергию для осуществления перемен. Большая часть этой энергии уходила, как водится, на войны, интриги и поиск очередных способов эксплуатации людей. Но какая-то её часть перешла в сады, луга, в эти уютные домики под черепичными крышами, в колокольни и дворцы... В моей же России проделать подобное было значительно труднее -- прежде всего из-за огромной нашей территории. Влияние тех импульсов, о которых я говорил, у нас поэтому было значительно меньше. Но зато они были не столь кровопролитными, как в Европе.

-- Алексей, вы меня почти убедили! -- примирительно ответил Каплицкий, и предложил оценить вино, только что принесённое официантом. Алексей сделал маленький глоток и сообщил:

-- В винах я знаток небольшой, но это нахожу приятным и даже выдающимся.

-- Разумеется, -- улыбнулся Каплицкий, -- это же само Chateau Petrus! Самое прекрасное вино мира! Наш подарок для вас.

-- Это восхитительно! -- Мария, знавшая цену раритету из Бордо, поспешила поблагодарить щедрую чету.

-- Не стоит благодарности, -- Каплицкий дал знак официанту налить Petrus в бокалы остальных. -- Вино это всегда миф, миф от начала и до конца. Люди платят и соревнуются между собой не за миллилитры виноградного спирта, а за образ, который вино в себе несёт.

-- Например мы с вами, -- поддержала Каплицкого Эмма, -- ни перед кем не желаем выделиться и потому с лёгким сердцем пьем вино стоимостью в две тысячи евро на пустой веранде и в неурочное время. Однако скажите: разве для каждого из вас это вино не рисует тот или иной трепетный образ, бесконечно вами ценимый, и вы чувствуете и переживаете через него что-то особенное -- надежду, лёгкую грусть, предвкушение исключительных событий, полёт?

Алексей, выслушавший эту мысль с нескрываемым удовольствием, улыбнулся:

-- Прекрасные слова! Я бы только дополнил, что в подобные минуты, в этом замечательном месте, в узком кругу друзей не только одна душа начинает стремиться к новым далям, но и сердце наполняется твёрдым намерением перемен. И если есть в вине, как говорят, божественный смысл, то состоит он в том, что человек начинает эти перемены прозревать и прорастать в них.

-- Браво! Это тост. Выпьём же за нас, а также за перемены! -- и с этими словами Каплиций высоко и торжественно вознёс свой бокал.

Почти сразу же официант доставил первые блюда, чьё появление немного приостановило беседу и позволило немного утолить чувство голода, распалившееся за время, прошедшее с завтрака.

Покончив с салатом и отодвинув тарелку в предвкушении скорой смены кушаний, Каплицкий откинулся на спинку стула и выдал неожиданное признание:

-- А ведь вы, герр Алексей, и вы, фрау Мария, будете совершенно правы. Нынешняя обустроенность Европы -- это миф, такой же миф, как и это вино. Вино ценят не потому, что в нём содержится что-то совершенно исключительное, а в силу человеческой договоренности. Просто группа людей, которых все считают знатоками, однажды решила, что именно такой-то виноградник, такая-то почва и такая-то роза ветров -- вершина в виноделии, и все с ними согласились. И, конечно же, согласились ещё и потому, что эту вершину разыскали во Франции. Окажись, скажем, где-нибудь в Мозамбике пусть даже во много раз лучшее сочетание составляющих для вина -- не сомневайтесь, тот аппелласьон в лучшем случае ограничился бы средненьким Vin de Pays. С Европой, поверьте, происходит то же самое.

-- Немного с вами не соглашусь, -- Алексей заканчивал расправляться с луковым супом и поспешил вернуться к беседе. -- Во-первых, обихоженность и обустроенность Европы -- очевидный факт. Во-вторых, что бы мы ни думали про прежних и нынешних европейцев, но их мысли и дела, пусть даже не самые идеальные, опираются на глубокую и великую традицию. И эти две объективные основы Европы нельзя недооценить.

Реплика Алексея оживила Эмму:

-- Даже совершенно не зная вас, лишь по одному тому, как вы защищаете Европу, я могла бы заключить, что вы русский! Даже те из русских, кто Европу ругает, в глубине своей души думают так же, как вы! Это для вас столь очевидно!