Вектор ненависти

– Сама в шоке… Там какой-то полицейский остолоп в комиссии. Раньше была женщина-инспектор, нормальная такая, понимающая. А тут какого-то нового прислали, вот он и… А остальные все смолчали, никто не вступился…

Несмотря на все мыслимые и немыслимые старания старушки, дело не возбудили, и школьники, ранее не отличавшиеся на поприще хулиганства, на КДН вправе были рассчитывать на предупреждение – первое предупреждение. Штраф же оказался слишком суровой карой.

Вяльцев хотел возмутиться и выразить сочувствие одной фразой и начал было подбирать её, но последовало приглашение в кабинет, где приступали к разбору дела Тосина. В неуютном помещении с бюрократически-унылой обстановкой, за длинным общим столом, составленным из нескольких обычных, сидело с десяток невзрачных людей. Инспектор был в мундире; определить профессии остальных по их внешнему виду было невозможно. Вяльцев знал, что в комиссию обычно входят психолог, нарколог, психиатр, представитель РУО; но здесь членов было больше, и они не представились. Места для вошедших находились как-то сбоку от общего стола, и Вяльцев подумал: «Виктория Дмитриевна подемократичней будет».

Началось рассмотрение дела. Некто с неприметным лицом, сидевший в центре, стал официально-безразличным тоном зачитывать выдержки из протокола совета профилактики, содержащие описание инцидента; характеристику учащегося; объяснения ребёнка и родителей; принятое советом решение. Процедура во многом повторяла школьную, только заседали в комиссии уже люди посерьёзней. Впрочем, явных причин для чего-то экстраординарного не имелось, и Вяльцев, несмотря на лёгкую нервозность, постарался благодушно настроиться на детективный лад: по ходу обсуждения угадывать профессии тех, кто перед ним заседает.

Закончив с протоколом, перешли к беседе с учеником. Серёжа, хоть и робел, отвечал внятно, признавая свою неправоту.

– Ты головой думал? – вдруг рявкнул инспектор, оборвав подростка на полуслове.

Серёжа, его мама, Вяльцев опешили. Соцпедагог бросила напряжённый взгляд на Вяльцева, как бы предупреждая: «Вот оно!» Члены же комиссии, видимо, уже привычные к подобному, никак не отреагировали.

Вяльцев испугался, что Серёжа опять не выдержит и сорвётся, но ученик лишь молча сидел, вообще не понимая, нужно ли на это реагировать…

– Ты головой-то думал? – снова рявкнул инспектор, и Вяльцев понял, что тот ещё и ответа ждёт. Прямого ответа на поставленный вопрос. Это открытие поразило его: «Каков мерзавец!»

Андрей Александрович, хотя и привыкший к напору и грубой прямоте Удальцовой, с негодованием зыркнул на инспектора. Виктория Дмитриевна, во-первых, мундира не носила, а во-вторых, всегда атаковала противника открыто, в лоб. А этот наносил удары сбоку, исподтишка. Выжидал, примерялся… Улучил момент – и треснул! «Каков мерзавец!»

– Выбирайте выражения, – прозвучало в зале. И только через секунду Андрей Александрович сообразил, что сказал это – он.

Теперь уже опешил инспектор. Мгновенно побагровев и приготовившись к словесной перепалке, он бросил:

– С учениками надо лучше работать!

– Это недостойно, – изо всех сил стараясь говорить спокойно, ответил Андрей Александрович.

– Что – недостойно?

– Так общаться с подростком.

Учитель явно не рассчитал мощь ответного удара. Точнее, сам удар был не так уж силён, но нанесён был по такой болевой точке, что стерпеть инспектор никак не мог. Честь мундира, а также представление о достоинстве, трепетно лелеемые всеми облачёнными в мундир, подчас оказываются двойственной природы. Тщательно следя за внешним лоском, внешней чистотой и внешней красотой, мундироносцы легко мирятся с грязной подкладкой, лишь бы не было видно. Поэтому в любом выпаде, хоть как-то затрагивающем их непорочность, они инстинктивно усматривают одну опасность: их мундир сорвут и вывернут наизнанку.

– А вы меня тут не учите! Вы вон его, – инспектор ткнул пальцем в Серёжу, – учите!

– Давайте дальше, – почти оборвав его, наконец сказал неприметный некто, зачитывавший протокол, и обратился к Серёже: – Продолжай.

Но тот молчал, и тогда заговорила Тосина:

– Мой сын хоть и поступил… нехорошо, но от этого никто не пострадал. И какое… какое вы имеете право…

– Не будем отвлекаться, – оборвал её неприметный.

Серёжа так и промолчал до конца заседания, его мать отвечала на вопросы, но коротко и формально. При вынесении решения инспектор заикнулся было про штраф, но вся комиссия покосилась на него в недоумении: поступок Тосина явно не заслуживал столь жёсткого наказания. И группа непримечательных лиц, чей род занятий Вяльцев так и не определил, на этот раз проявила твёрдость и объективность: родителям Сергея вынесли предупреждение.

Выйдя из кабинета, Тосина поблагодарила Вяльцева за то, что он заступился за Серёжу.

– Хорошо, что не навредил своим заступничеством, – усмехнулся учитель и подошёл к одиноко сидевшей поодаль Реповой: – Что там у вас? Совсем плохо?

– Штраф. У вас тоже?

– Предупреждение. Хотя один там порывался…

Подошла соцпедагог:

– Ну как, Андрей Александрович?

– Неожиданно, – сказал Вяльцев таким тоном, словно матюгнулся.

– А что было, когда…