Веление долга

И я вспомнил всех своих начальников. Я уважал Померанцева, Чумака, а еще раньше Хлебникова и слесаря Дробина, потому что они все умели делать лучше, чем я, и знали больше меня. У них был большой жизненный опыт. А вот у меня такого опыта нет. Я с подчиненными почти одногодок. Чем же я могу завоевать их уважение, чему я могу их научить? А мне очень хотелось добиться, чтобы все летчики, техники и механики звена выполняли свои воинские обязанности, мои приказания не формально, только потому что этого требует устав, а с охотой, с душой.

Выход был один - самому служить во всем примером, научиться все делать лучше, чем подчиненные, а по возможности, лучше, чем и другие командиры звеньев нашей эскадрильи. С этой точки зрения я снова и снова проверял свои действия и поступки.

Я учился у наиболее подготовленных командиров. Особенно старательно перенимал опыт командира отряда Ивана Романенко (сейчас генерал-майор, Герой Советского Союза). Он мне нравился своим умением работать с людьми, объективно и спокойно оценивать действия подчиненных, говорить правду в глаза. А я порой стеснялся открыто сказать человеку о его ошибках и потом жалел об этом.

Об умении держать себя с подчиненными мне напомнил однажды и командир эскадрильи Долгов. Произошло это после вылета на отработку бреющего полета. Мы взлетели звеном. Вначале все шло хорошо. Звено летело на заданной высоте и скорости. Посматриваю на ведомых: оба идут на своем месте. Прибавил еще скорость и уменьшил высоту. Смотрю прежде всего на младшего - пилот держится молодцом. Сразу видно - есть у него огонек, желание доказать, что и он может хорошо летать. Потом посмотрел, как идет мой второй ведомый. Оказывается, его уже нет на месте. Где же он отстал? Начинаю поиск, отворачиваю машину то немного влево, то вправо. Пилот понял, в чем дело, и показывает вверх. (Радиоустановок в то время на истребителях еще не было.) Так и есть: машина лейтенанта летит выше нас тысячи на полторы.

Разворачиваюсь домой… Сели. Ждем. [16]

А командир эскадрильи уже спрашивает, где же третий самолет.

- Отстал, - отвечаю.

- Почему?

- Не знаю еще. Вот сядет, спрошу у него и доложу вам.

- Командир звена, - говорил Долгов, - все должен знать вовремя. Почему отстал летчик в воздухе? Вы же видели его?

Слова правильные. Проглотил я молча этот справедливый упрек и жду, когда приземлится летчик. Едва машина закончила пробег, иду навстречу. Стараюсь быть спокойным, а внутри все кипит.

- Почему отстал, где пропадал?

- Мотор что-то барахлил.

Тут же приказываю технику звена проверить, что случилось с мотором. А затем продолжаю разговор и незаметно для себя все повышаю голос, особенно после того, как техник доложил, что мотор работает нормально.

- Говоришь, что мотор начал в воздухе барахлить, так зачем полез на полторы тысячи метров? Нужно было, как положено, немножко набрать высоту и идти на аэродром. А ты сел даже позже нас. Чего висел, красовался? Ну, отвечай, я хочу знать правду. Ведь ты все звено подвел!…

Конечно, мой крик мало помог делу.

Несколько позже Долгов подозвал меня к себе и говорит:

- Ну зачем ты кричал на летчика? Ведь крик показывает не силу твою, а слабость, обижает подчиненного. Если он провинился - накажи, но так, чтобы он понял свою ошибку. Умей убедить подчиненного, что нужно делать так, а не иначе, укажи ему путь исправления ошибки.

Этот и ряд других советов командира эскадрильи и командира отряда помогали мне постепенно овладевать основами высокого искусства воспитания и обучения подчиненных. Я стал еще внимательнее присматриваться, как работают с летчиками и механиками более опытные командиры. Дела в звене пошли лучше. [17]

Командир бригады допустил меня к полетам на новых, только что полученных самолетах. А летали в тот день лишь командиры отрядов и эскадрилий. Я и мои летчики поняли это как поощрение всему звену. Мы с еще большим старанием начали изучать новую машину, ее особенности. Долгов заметил это. И, видимо учитывая силу психологического воздействия примера командира на летчиков, он приказал мне подняться на новой машине и выполнить на ней ряд фигур.

- Учтите, - говорил Долгов: - весь летный состав эскадрильи будет наблюдать за вашим полетом.

Экзамен был для меня очень трудным. Необходимая литература, в частности инструкция о выполнении пилотажа на этом самолете, еще не поступила. Да и некоторые товарищи «припугнули» меня: машина трудная, посадка на ней сложная, маневр тоже не тот.

Действительно, форма нового самолета была необычной. Мы привыкли видеть вверху крыло и внизу крыло, а сбоку стойки. А тут кабина - выше плоскости. Сидишь в ней, как на гвозде. К тому же в полете и шасси не видно. Ведь это был первый самолет, на котором шасси убирались.