Веление долга

Едва запустили мотор, как вражеская артиллерия открыла огонь. Но на нее мы уже не обращали внимания. Попрыгав на гребнях волн, машина, наконец, оторвалась от воды. Видимости никакой. Струйки дождя текут по кабине. Туман местами такой густой, что не видно даже штурмана, сидящего впереди.

В пилотской кабине мне места не нашлось, так как рядом с Пушкиным на правом сиденье расположился Ройтберг - он тоже раньше летал на таком типе самолета. Меня же «всунули» в бензобаковый отсек.

Несмотря на болтанку, летим на небольшой высоте, так как с подъемом видимость еще более ухудшается. Знаю, что где-то на пути лежит остров Гогланд, на котором есть горка выше, чем мы летим, метров на сто. Можно и врезаться. Встречный ветер «съедает» скорость и без того тихоходной машины. Время тянется бесконечно. Пушкин бледен от усталости. Вот-вот уснет. Ройтберг то и дело хлопает его по колену и предлагает «пожевать». С виска к подбородку летчика течет струйка пота. После посадки Пушкина вынесли из самолета спящим.

Так напряженно работал летный состав в те тяжелые первые месяцы войны. Это было характерно буквально для всех подразделений, участвовавших в обороне Ленинграда. На следующий день после прилета я побывал на одном из аэродромов, расположенных вблизи от города. Здесь произошел эпизод, который я запомнил навсегда.

К аэродрому приблизился наш штурмовик «Ил-2». Летчики, наблюдавшие за тем, как он заходит на посадку, сразу отметили, что с машиной не все в порядке. Штурмовик, как-то переваливаясь с крыла на крыло, слишком быстро терял высоту и, далеко не дотянув до посадочного знака, резко коснулся колесами подмерзшего грунта. Побежали к нему. Уже издали стали заметны снарядные пробоины в хвосте и руле поворота. Всех обеспокоило, почему летчик не открывает кабину. Оказывается, он не мог открыть ее - был тяжело ранен. Нас удивило, как он вообще мог пилотировать штурмовик, да еще произвести посадку, сохранив боевой самолет. [36]

Под впечатлением этого подвига летчика пришли мы на командный пункт. На нас были истрепанные кители и порванные штаны, в руках, мы держали автоматы, на поясах висели пистолеты. Командира полка удивил наш вид. Командир, возможно, не знал, что сама обстановка на Ханко, где в любую минуту мог высадиться вражеский десант, требовала от каждого из летчиков готовности вступить в бой не только в воздухе, но и на земле. Но удивление прошло, едва мы представились и твердо потребовали дать нам возможность приложить свои силы и умение в обороне Ленинграда.

В боевой обстановке оформление не отняло много времени. Вскоре мы отправились отдыхать в здание школы, расположенной совсем недалеко от аэродрома. Нам отвели койки на четвертом этаже. Но едва мы улеглись, как завыла сирена тревоги. Я уже знал, что в Ленинграде за ночь бывает по нескольку тревог. Если все время ходить в убежище, то и поспать не успеешь, а завтра лететь. Поэтому повернулся лицом к стенке и, несмотря на все предупреждения об опасности, беззаботно проспал до утра.

На следующий день я уже был на аэродроме бригады. Командовал ею мой старый сослуживец и учитель Иван Георгиевич Романенко. Встретил он меня очень тепло. Познакомил с обстановкой, рассказал о людях эскадрильи, которую я должен возглавить. Летчики в ней были совсем молодые. И вместо того чтобы сразу идти в бой, пришлось здесь, на фронтовом аэродроме, часто подвергавшемся налетам немцев, учить людей и технике пилотирования, и стрельбе, и тактике. Закончив намеченный план учебы, мы перелетели в Кронштадт и сразу же включились в боевую работу.

Раньше, на Ханко, мы защищали Ленинград, находясь на его дальних подступах. Теперь мы защищали великий город, базируясь у самых его стен. [37]

На защите города Ленина

Я - уроженец Одессы, люблю этот город. Но за годы службы на Краснознаменном Балтийском флоте я не меньше родной Одессы полюбил Ленинград - колыбель революции, город, где много лет жил и трудился Ильич, где он создавал первые организации самой мудрой, самой революционной партии, где каждая улица, каждая площадь напоминает о героической борьбе рабочего класса за светлое будущее всего человечества. Много крови пролили наши отцы, чтобы завоевать свободу, установить в стране родную советскую власть. И теперь мы, их сыновья, обязаны были любой ценой отстоять завоевания Октября от наседавшего с запада сильного и коварного врага.

В полку оказалось много старых друзей: Сербин, Голубев, Цыганов, Агуреев, Твердохлебов, Петров. Все они были уже известны как умелые и храбрые воздушные бойцы.

Это был период, когда гитлеровцы, чувствуя свое численное превосходство в авиации, вели себя нахально. И нам тогда особенно нужны были летчики, способные сбить спесь с врага, заставить его почувствовать, что рано или поздно ему придет конец. Одним из таких летчиков был коммунист Александр Агуреев. [38]