Веление долга

На следующий день я был уже в родной эскадрилье, около границы. Не беда, что с лица еще нельзя было снять повязку. Я был дома, среди друзей, где улыбки, взгляды, слова, вся обстановка действовали лучше самых хороших лекарств.

Сначала мне хотели вручить истребитель устаревшей конструкции: ты, мол, еще болен, и надо как-то облегчить тебе условия полетов. Но я отверг это предложение. Ведь новая машина «И-16» - знаменитый поликарповский «ястребок» - была уже освоена мною. С радостью и гордостью я принял этот самый совершенный в то время самолет. Он обладал хорошей скоростью, маневренностью, мощным вооружением. Словом, на этой машине можно было побеждать любого врага. А тут как раз началась война с белофиннами.

Погода зимой 1939/40 года стояла на Балтике очень неблагоприятная. Жестокие морозы сменялись снежными буранами. Искусственно наращенная кожа на лице была очень нежной и нещадно мерзла. Приходилось перед выходом на аэродром смазывать ее жиром, укрывать ватой, бинтами. Наверное, не всякая кокетка тратила столько времени на подготовку к выходу [24] на улицу, сколько приходилось тратить мне и врачу почти перед каждым вылетом.

Товарищи порой намекали, что в большие морозы мне не стоило бы вылетать, каждый искал повода «подменить» меня в вылете на фронт. Особую «хитрость» в выискивании таких поводов проявлял наш комиссар Иван Иванович Сербин. Он заходил домой и спрашивал: как, мол, самочувствие, рассказывал всякие истории, а потом, вроде между прочим, говорил:

- А знаешь, ртуть в термометре падает.

Я, догадываясь, к чему он клонит, отвечал:

- Это хорошо! Значит, погода будет ясная. А при ясной погоде у летчиков происходит явление обратное явлениям в термометре.

Сербин изображал недоуменный вид.

- То есть как это обратное?

- Очень просто, температура понижается, а настроение повышается, так как погодка будет летная.

Убедившись, что его «хитрость» разоблачена, Сербин тут же предлагает новый вариант - поменяться вылетами: он полетит утром, а я - днем. Но, как и любой летчик, я не мог передоверить свою обязанность идти в бой. Так и приходилось Сербину уходить ни с чем. Правда, он «мстил» мне за строптивость тем, что частенько сам контролировал весь процесс сооружения защитной маски на моем лице. Порой без особой нужды он добавлял кусочки ваты то в одно, то в другое, по его мнению, недостаточно хорошо укрытое место. Против такой «мести» мне защищаться было уже нечем.

В боях за Родину балтийские летчики проявляли высокое мастерство и исключительный героизм. В памяти встают подвиги Романенко, Кондратьева, однофамильцев Владимира и Михаила Савченко, Жарникова, Каменского, Нефедова и многих, многих других…

Нам приходилось действовать в тяжелых условиях. От летчиков требовались воля и умение, настойчивость, инициатива и особенно дисциплинированность, дисциплинированность сознательная, основанная на [25] понимании своего почетного долга защитника первого в мире Советского социалистического государства. Мы, коммунисты, хорошо помнили слова великого Ленина о необходимости всемерно поддерживать в армии порядок и дисциплину. Это указание вождя мы не только претворяли в жизнь сами, но и разъясняли его беспартийным товарищам. Партийная организация особенно активно зела в эти дни боев воспитательную работу. Она цементировала и сплачивала личный состав, что помогало успешно преодолевать все трудности на пути к победе над врагом.

Месяцы боев стали для нас настоящей школой мужества. Мы убедились, как важно летчику, кроме многих других качеств, иметь и хорошую физическую закалку. Нередко летчики возвращались с задания с обмороженными лицами. В тяжелых условиях работали также техники и младшие авиационные специалисты. Но никто не пасовал перед трудностями.

Ко мне между тем подкралась новая беда. Несмотря на все предохранительные средства - гусиный жир, вату, марлю, - мне не удалось уберечь обожженное лицо от обморожения. Начались сильные боли.

Однако говорить об этом командиру и комиссару я не стал. Они сразу отправили бы меня в тыл, в госпиталь, лишили бы самого дорогого - возможности быть в строю, сражаться за Родину.

В разгар боев газеты опубликовали Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении ряда балтийских летчиков, особо отличившихся в боях. В числе награжденных была и моя фамилия - меня наградили орденом Красного Знамени. С радостью принимал я эту высокую награду в одном из залов старинного Петергофского дворца.

Но именно в этот радостный день все обернулось для меня иначе, чем я предполагал. После вручения наград Андрей Александрович Жданов, узнав о том, что я летаю, не закончив лечения, запретил мне полеты до выздоровления. Пришлось ехать на далекое от фронта Черноморское побережье в один из лучших в стране санаториев. А когда, не пожелав оставаться [26] там на второй срок лечения, вернулся на Балтику, война уже закончилась.