Он вспомнил ее тихий шепот: "Я так люблю тебя, так люблю!", ее тело — нежное, отсвечивающее серебром в сиянии луны, и почувствовал, что краснеет.
— Вот, — сказал Федор, зажигая еще две свечи. "Жена твоя сказала, что ночевала здесь — хотела все зарисовать".
Джованни замер — на отвесной стене охрой и еще какими-то красками, — яркими, почти не потускневшими, — были нарисованы бегущие быки, человечки с копьями в руках, морская вода и пловцы в ней, еще человечки — сидящие вокруг костра.
— Откуда это? — только и смог спросить он. "Такая красота, Теодор, и так хорошо сохранилось…". Он прикоснулся пальцем к увенчанной рогами голове быка.
— Это рисовали те люди, которые жили тут, — Федор вскинул голову, всматриваясь в скалу, — в незапамятные времена, дорогой мой святой отец. Я увидел копии, в альбоме у Изабеллы, и не мог мимо пройти. Заодно уж и этот кусок завалим, — добавил он.
— Зачем? — запротестовал Джованни, пробираясь к выходу. "Пусть люди видят…"
Федор отвязал канат, привязанный к сталагмиту, и подтянул к себе легкую лодку. "Сиди Мохаммед велел, — сказал он коротко, берясь за весло, — у них же, магометан, нельзя человека изображать, животных — тоже. Султан боится, как бы все тут, — Федор вздохнул, — не посбивали, или не замазали. Пусть пока будет спрятано, ждет своего часа. Умный он человек все же".
— Гавань уже закончили углублять, — подумал Джованни, сидя на корме, глядя на темную гладь воды подземного озера. "Господи, я Констанцу последний раз видел, — она младенцем была. Она рыженькая, — он ласково улыбнулся. Федор, заметив это, рассмеялся: "Не бойся ты, поладите вы все. У твоей Констанцы характер, конечно, — он покрутил головой, — не подходи, обрежешься".
— Мать ее такая была, — вздохнул Джованни. "Господи, бедное дитя — уже и в Новом Свете жила, и пираты на их корабль нападали, и на аукционе ее продавали…"
— А еще, — Федор прищурился от яркого, дневного света, и спрыгнул в мелкую воду: "Тут лодку привяжи. Так вот, еще твоя Констанца печаталась в газете, и знает месье Антуана Лавуазье. Была бы она в Париже, как мы шар воздушный запускали — непременно бы в корзину влезла. Она, — Федор усмехнулся, — журналистом хочет стать. Бойкая девчонка, но у них так и надо".
— Мы все поладим, — отозвался Джованни, когда они уже шли к выходу из пещеры. "С Пьетро нельзя не ужиться, а уж с Изабеллой — тем более, она же очень добрая. А почему твой брат евреем стал? — вдруг спросил Джованни.
Федор отбросил ногой какой-то камушек. Оскальзываясь на крутом склоне, он стал спускаться к лошадям. "Как дочка Джона старшая, я же тебе говорил, — он улыбнулся, — она в Иосифа влюбилась. Брат мой, как в Иерусалиме оказался, тоже — встретил эту Лею Судакову, нашу родственницу дальнюю. Так, — Федор развел руками, — бывает".
Над грядой пустынных, темно-красных, выжженных скал вились птицы. Он отвязал свою лошадь и неслышно вздохнул:
— И все равно — нет у них с Леей счастья, видно же. Ах, Степа, Степа…, Дети хорошие, славные дети, жалко их. Я бы поехал, конечно, туда, в Иерусалим, как тут все закончу, но ведь в Париж надо возвращаться. Виллем прислал мне доверенность, — на его землях уголь разрабатывать, да и вообще, дел столько…, - Федор стер пот со лба. Уже сидя в седле, он сказал:
— Смотри-ка, всего двадцать миль к югу, а такая жара. Поехали, — он взглянул на послеполуденное, уже низкое солнце, — племянника твоего из резиденции заберем, и помни — он оглянулся на вход в пещеру, — все будет хорошо.
— Я знаю, — Джованни приостановил лошадь. Темные, побитые сединой, уже отросшие волосы шевелил ветер. "Теодор, — вдруг сказал он, — если бы не ты…"
Мужчина только улыбнулся: "Мы же семья, Джованни. Ты сам родословное древо видел. И хорошо, что вы женитесь, ты же мне рассказывал — что там во время Гражданской войны случилось".
— Мой предок вырезал семью ее предка, графа Ноттингема, — мрачно отозвался Джованни, выезжая на северную дорогу. "Этот Пьетро ди Амальфи — был его дядей. Стой, — он резко натянул поводья лошади и та недовольно заржала.
— Я помню, на этой папке, в библиотеке Ватикана, я рассказывал тебе, — там было написано, на обороте, на латыни: "Sola Invicta Virtus", "Только дух непобедим". Это девиз Говардов и Ноттингемов. Так вот чьи это были чертежи…, - протянул Джованни.
— Графа Ноттингема? — недоуменно спросил Федор.
— К.Х., там стояли инициалы, — пробормотал Джованни, — К.Х. Господи, какой я дурак. Единственное оправдание мне, — он горько усмехнулся, — это то, что я тогда ничего не помнил. Я видел архив леди Констанцы Холланд, — тихо сказал он. "Тот, что якобы сгорел, когда круглоголовые разграбили усадьбу Кроу, в Мейденхеде. Той леди Констанцы Холланд, что ушла с капитаном Николасом Кроу искать Ледяной Континент, и не вернулась".
— Дочь Бруно, — хмыкнул Федор. Джованни увидел улыбку на его лице.
— Даже не смей думать об этом, — строго сказал мужчина. "Ты же занимался там, в Ватикане. Ты сам знаешь — оттуда невозможно что-то украсть".