В карете было тих. Королева, чуть слышно выдохнула: «Марта, а не опасно оно — это снадобье?»
— Я совсем немножко ему дала, ваше величество, вы же видели — ласково отозвалась женщина. «До границы проспит, и все. Вы же сами говорили — его высочеству дофину шесть лет. Все же маленький ребенок, вдруг что-то не то скажет».
— Заедем в Варенн, — Джон откинулся на спинку сиденья, — купим там провизию. В Монмеди встретимся с мадам де Круа и вашей сестрой, ваше величество. Хорошо, что мы едем раздельно — так безопаснее.
Людовик молчал, безучастно глядя в окно, за которым были бескрайние, цветущие луга. «Такое лето хорошее, — вдруг сказал он. «Урожай богатый будет».
— Урожай, — Джон сцепил, зубы. Мужчина опять потер ноющий тупой болью висок. «Осенью война начнется, а он про урожай. Господи, вывезти бы их, и сдать на руки императору Леопольду. Пусть потом что хотят, то и делают».
— Твоей сестре, Луи, надо было еще в феврале уехать, — с отголоском давнего недовольства сказала королева, — вместе с вашими тетками. Я же предлагала…, Они добрались до Рима, и сейчас в безопасности.
— Ты же знаешь Элизабет, — голубые глаза Людовика наполнились слезами, — она бы меня никогда не бросила. Король вздохнул. Сцепив пальцы, отвернувшись, он опять стал смотреть в окно.
— Въезжаем в Варенн, ваша светлость — раздался голос Робера. «К постоялому двору заворачивать?».
— Да, — отозвался Джон: «Вы из кареты не выходите, я с Робером обо всем позабочусь. И детей не надо выпускать».
Мария-Антуанетта покраснела и со значением взглянула на Марту. «Я вас провожу, ваше величество, — та улыбнулась, — и девочек с собой возьмем. А маленький пусть спит».
На чисто выметенном дворе было пусто. Робер, распрягая лошадей, сказал слуге: «Мы совсем ненадолго. Коням воды дай, и позови хозяина своего, где там он у вас?»
— В погребе, с винами разбирается, — слуга быстро побежал к трехэтажному, каменному, под черепичной крышей, дому. Окна были раскрыты, из трактира доносился стук ножей и чьи-то голоса.
— В самый обед заехали, — незаметно поморщился Джон. «Ладно, сейчас быстро все купим, и отправимся отсюда восвояси».
— Чего изволите, сударь? — кругленький человечек вытирал руки о передник. «Комнаты, стол?»
— Нет, нет, — Джон улыбнулся. «Нам всего лишь кое-какой провизии и вина в дорогу. Пойдемте, я расплачусь, а мой кучер донесет ящик. И покажите, где у вас умывальная — со мной дамы, — он обернулся на жену, что, держа за руки девочек, выходила из кареты.
— Мари, — капризно позвала та, — что ты копаешься. Возьми все, что нужно, и быстрее. Хозяин поклонился: «Сейчас я вернусь, у меня свежие колбаски, паштет, утка…, Останетесь довольны».
Джон посмотрел на ливрею Робера: «Отлично, пистолета совсем не видно. И мой тоже незаметен. Пальбы мы тут, конечно, поднимать не будем, незачем. Так, на всякий случай».
Они ушли вслед за хозяином, и не обратили внимания на открывшуюся дверцу кареты. «Хоть подышать смогу, — решил Людовик, выходя во двор. «Надо сбросить с себя это…, эту болезнь…, я же взрослый мужчина, я король…»
Он вспомнил бесконечную зиму в Тюильри, когда, бывало, он даже не поднимался с постели. За закрытыми дверями опочивальни что-то говорили, до него доносился раздраженный голос жены, ему приносили на подпись какие-то бумаги. Он лежал, свернувшись под меховым одеялом, глядя на трепещущие в сумерках огоньки свечей, отчаянно желая закрыть глаза и больше никогда не просыпаться.
— Надо жить, — твердо сказал себе Людовик. «Ради семьи, ради детей…, Луи-Шарлю всего шесть. Мне надо вырастить мальчика. Потом он взойдет на трон, а я отрекусь от престола. Уеду в Версаль и буду там читать книги. Интересно, что случилось с экспедицией Лаперуза? Уже третий год от них ничего не слышно». Он прислонился к карете: «Это ведь я поддерживал Лаперуза, Лавуазье, французскую науку — а вовсе не эти крикуны из Национальной Ассамблеи».
— Ваш счет, месье Друэ, — поклонился слуга человеку, сидевшему у окна, в компании мужчин с трехцветными кокардами.
Тот поковырялся щепочкой в зубах: «Надо выпить последний бокал за то, чтобы Франция, наконец, избавилась от сословия паразитов!»
— Для почтмейстера вы очень революционно настроены, месье Друэ, — смешливо заметил кто-то из его собутыльников.
Друэ, — низкого роста, коренастый мужчина, — грохнул большим кулаком по столу. «Так оно и будет, помяните мое слово!». Золотое экю, что он бросил на счет, подскочило. Почтмейстер, уставившись в окно, прошептал: «Не может быть!».
— Доставайте свои пистолеты, — велел он мужчинам, — нас изволил посетить сам Бурбон.
Друэ вышел во двор, так и держа монету с профилем короля. Он положил руку на плечо невысокому мужчине, в ливрее лакея. Мужчина, грубо усмехаясь, спросил: «Луи Бурбон»?
— Меня зовут Фредерик Лантье, месье, — робко ответил тот, — я камердинер его светлости герцога Экзетера. Мы тут проездом, в Брюссель.