Вельяминовы. Дорога на восток. Книга 2

-Все будет хорошо, - повторил Федор, целуя темные, влажные глаза, длинные, дрожащие ресницы. Он устроился рядом и попросил: «Обними меня». Жена положила голову ему на плечо. Он, гладя тяжелые, распущенные волосы, рассказывал ей, как они, всей семьей, устроятся в Лондоне, как будут навещать Джоанну, как поедут в Америку - увидеть семью. «Брата  младшего твоего, - шептал Федор, - племянников…, Их у тебя четверо ведь, любовь моя. Может, еще доживем до того времени, как женятся они, взрослые же мальчики. Тише, тише, не плачь, я тут, я рядом».

Тео внезапно приподнялась, сдерживая слезы: «Теодор…, Но ведь его величество просил Николая позаботиться о нашей семье…, Я на колени встану, - внезапно, страстно, сказала Тео, - на колени, буду молить его, пусть Петю пощадят, он ведь единственный сын, единственный. И я никуда отсюда не уеду, слышишь! - грозно сказала Тео. Федор увидел ее, - ту, высокую, величественную, - там, на сцене Comedie Francais, - жизнь назад.

-Никто не уедет, - ласково сказал он, зарывшись лицом в ее волосы. «Пока не станет понятно, что с Петей,  что с Джоанной, никто никуда не уедет. Спи, милая, пожалуйста».

Она задремала, вздрагивая, в его объятьях. Федор и сам заснул, - тяжелым, коротким, измученным сном. Он видел черноволосую, с дымными, серыми глазами, девушку, что стояла посреди заснеженного поля. Мела поземка, длинные косы развевались по ветру, она внезапно вытянула руку, и Федор заметил огненный, пылающий шар, что оторвался от кончиков ее пальцев и поплыл куда-то вдаль.

-Ты можешь, - тихо попросил он, - можешь, Хана. И мать твоя может. Так сделайте что-нибудь, пожалуйста.

Молнии, - огромные, белые, - протянулись между небом и землей. Девушка тихо сказала: «У нас своя дорога, у вас своя. Они должны были  пересечься, и тогда бы все изменилось. Но Господь рассудил иначе. Мы еще встретимся, не скоро. Тогда свершится предначертанное. И потом…, - она закрыла глаза и помотала головой: «Нет, не вижу. А сейчас, - Хана вздохнула, - мы сделаем все, что в наших силах». 

Девушка исчезла. Федор оказался посреди золотого блеска окладов икон, у алтаря, рядом с крестильной купелью. Ребенок заплакал. Федор взглянул на старика, что стоял рядом. Он был высокий, с тронутыми сединой, белокурыми волосами, голубоглазый, в нищенской одежде. Федор подумал: «Я его знаю. Только не могу понять, откуда. Это крестины Степы, во дворце. Что здесь делает нищий?»

Старик улыбнулся. Притронувшись к его руке, он мягко сказал: «Я позабочусь. О них позабочусь. Это я во всем виноват. Надо было, чтобы меня убили, тогда бы все вернулось на круги своя». Он вздохнул: «А я струсил. Ушел. Теперь из-за меня другого человека убьют».

 Вокруг них закружился снег. Федор, вдохнув резкий, морозный воздух, увидел в отдалении маленький, бедный погост, и два деревянных креста. Старик уходил куда-то вдаль и вскоре пропал в метели.

Федор открыл глаза. Натянув меховое одеяло на плечи Тео, он долго лежал, вслушиваясь в тишину за окном, глядя на едва брезжащий, слабый, северный рассвет над Невой.

Юджиния спустилась по мраморной лестнице особняка Лавалей на Галерной улице. Уже в передней, надевая шубку, она твердо сказала своей спутнице, -  низенькой, пухленькой, с уложенными вокруг головы каштановыми косами: «Ты меня поняла, Катишь. Хоть на пороге ложись, но чтобы его сиятельство Сергей Петрович сегодня из дому никуда не вышел».

Княгиня Трубецкая оглянулась, - дом еще спал. Она, шепотом,  ответила: «К нему Рылеев приходил вчера, Эжени. Рылеев и Оболенский. Он же диктатор восстания, он не может…»

Юджиния взяла ее за руку. Княгиня Трубецкая, вздрогнула: «Какие у нее пальцы железные. Она пианистка, конечно».

-Если хочешь, чтобы твой муж не на виселице болтался,  - лазоревые глаза засверкали, - а жил, Катишь, - ты его сегодня никуда не отпустишь, - Юджиния вздохнула. Она услышала тихий голос Трубецкой: «Он был против того, чтобы выходить на площадь с такими малыми силами, Эжени. Он сказал, что это западня».

-Западня, - согласилась женщина. «Ты слышала, я вам говорила. Все, - она поцеловала Трубецкую, - храни вас Господь».

-А что Оболенский? - спросила Трубецкая. «Была ты у него?»

-Его не переубедить, - Юджиния раздула ноздри и замерла - с улицы доносился какой-то гул.

Трубецкая перекрестилась. «Это Морской Экипаж, - испуганно сказала женщина, - у них казармы на Васильевском острове. Пришли, должно быть. Эжени, останься с нами, здесь безопасно».

Юджиния, запахнув шубу, пристроила на голову соболью шапочку.

-Меня ждут, - она обернулась на пороге. Трубецкая помялась: «А Петр Федорович, Эжени…, Что с ним? Что на юге?»

-Скоро узнаем, - коротко ответила женщина. Выскользнув на Галерную улицу, в еще серый, не рассеявшийся сумрак рассвета,  Юджиния сразу увидела мать. Та прогуливалась среди сугробов, в темном, бедном салопе, с мешочком на запястье.

-Иди домой, - велела Марта. «Окольными путями, площадь и набережная уже солдатами кишат». Юджиния спросила: «А ты где была?»