подзорную трубу и остался доволен - выстроена она была на славу.
-Готов, - Бенкендорф кивнул. «Ваше величество, касательно письма от британского императора...»
Георг прислал ноту, в которой он ручался за супругов Кроу: «Мой дорогой царственный брат, сэр
Майкл Кроу, наш выдающийся инженер, сын мистера Питера Кроу, готов в любое назначенное
вами время приехать в Санкт-Петербург за своими родителями. Я уверяю вас, что участие их зятя в
заговоре против вашего императорского величества - всего лишь досадное недоразумение, не
имеющее никакого отношения к делам торгового дома «Клюге и Кроу».
-Досадное недоразумение, - желчно повторил Николай. «Что с этой мадам де Лу? Исчезла?»
Бенкендорф только вздохнул.
-Подготовь тайное распоряжение, - велел ему император, - о запрете на въезд в Россию для всей
этой семьи. Кроу, де Лу, - для всех. Навсегда. Этот сэр Майкл пусть появится здесь, с ним и его
родителями мы покончим без особого шума.
Николай прошелся по кабинету, поигрывая серебряным ножом для разрезания бумаг: «Пусть
собирается, мы будем рады его видеть, - он мгновенно, хищно улыбнулся. «С тем делом, -
император поднял бровь и со значением посмотрел на Бенкендорфа, - все устроено?
Бенкендорф вспомнил, как, услышав приказ императора, кивнув, он вышел из дворца и приказал
кучеру остановиться у первой церкви, что попалась по дороге. Пахло ладаном, свечами, было
тихо. Вечерня еще не начиналась. Бенкендорф опустился на колени перед образом Иисуса и
горько сказал: «Господи, прости меня за то, что я это сделаю. Но я не могу, не могу отказаться, это
распоряжение монарха..., - он тогда заплакал, - тихо, горестно, - и еще долго стоял, уронив голову в
ладони.
-Все, ваше величество, - Бенкендорф спрятал глаза. Николай все смотрел на него - тяжело,
выжидающе. «Хвалю, Александр Христофорович, - наконец, потрепал его по плечу император, -
молодец, что забыл о всяких там сантиментах». Он взглянул на большие часы: «Поехали, я хочу на
гражданскую казнь успеть».
Караул был построен на кронверке, уже горели костры. Петя взглянул на виселицу: «Возки за ней
стоят. Решили, что не след нас оставлять на казнь смотреть. Боятся, наверное, что мы захотим
товарищей своих освободить». Им уже зачитали приговор. Петя, найдя глазами князя Трубецкого
и Никиту Муравьева, подошел к ним. Они все были в мундирах, с орденами, и Никита вдруг
сказал: «Помните, мы с вами по Парижу гуляли, десять лет назад? Кто бы мог подумать, что все так
сложится?».
-Ничего, - усмехнулся Петя, - ничего, Никита, еще посмотрим, как оно там, - Петя махнул рукой на
восток, - устроится. Евгения Петровна моя надеется, что император ей разрешит за мной поехать.
-Если ей позволит, - вздохнул Трубецкой, - то и всем остальным, наверное, тоже. А Степа твой,
Петр Федорович? - озабоченно спросил князь. «С родителями твоими останется?»
-Родители мои тоже в Сибирь собираются, - ответил Петя, - сами знаете, мой отец с ней не
понаслышке знаком. Ничего, проживем, - он услышал барабанную дробь. Командующий казнью,
генерал-губернатор Санкт-Петербурга, Голенищев-Кутузов крикнул: «На колени!»
-Сколько людей, - понял Петя, исподтишка оглядывая толпу. «Войска, генералы, представители от
посольств. Еще и экипажи, закрытые. Господи, - он внезапно закрыл глаза, - Господи, я прошу тебя,
убереги Женечку, Степушку сохрани. Родителей моих, всю семью нашу. Если и страдать кому-то,
так мне».
Он вспомнил, как жена там, в тюремной камере, целуя его, шептала ему на ухо, - быстро,
прерывисто: «Нам ничего, ничего не надо, милый - только хоть иногда тебя видеть..., Это не
страшно, что в избе жить придется, я справлюсь, вынесу, обещаю..., Просто видеть тебя, и все.
Может быть, - Юджиния покраснела, - может быть, свидание удастся получить, как сейчас…,
Может быть, у нас еще дети будут».
-Полковника гвардейского конно-пионерского эскадрона, - услышал Петя, - Петра Воронцова-
Вельяминова - к лишению всех званий, чинов, орденов и дворянства, и ссылке в каторжные
работы навечно.
С него сорвали мундир и бросили в огонь, над его головой раздался треск сломанной шпаги. Петя
вздохнул: «Степушку никто дворянства не лишает, сабля наша родовая ему достанется. Господи,
знал ли я, когда воевал, когда ордена получал, что все так обернется. Хоть Джоанна и Мишель в
безопасности». Солдат надел на него полосатый, арестантский халат и подтолкнул: «Пошли!»
У возка суетились жандармы, лежали кандалы, пахло гарью от маленького, переносного,
кузнечного стана. Петя понял, что его повезут одного. Гремя кандалами, опустившись на солому, -
в углу был брошен старый, дырявый тулуп и стояло деревянное ведро, - он представил себе карту
России. «Больше месяца до Иркутска ехать, - хмыкнул Петя, - к осени как раз к Чите доберемся».
Он рассеянно постучал пальцами по крепкой стене закрытого возка. Дверь была заперта снаружи,