Вельяминовы.Дорога на восток.Книга вторая

Он как раз из Англии вернулся. Мне миссис Мотт его письмо переслала». Бланш потянулась за

папкой и прочла: «Как цветной, я отказываюсь пользоваться правом, избирать и быть избранным,

до тех пор, пока таким же правом не будут наделены женщины». Бет все смотрела на сына: «Если

у тебя и папы будет время, приезжайте. Там хорошо, леса вокруг, озера, на лодке покатаемся.

Лето же, - она потрепала Теда по черным, вьющимся волосам.

Сын поцеловал ей руку и кивнул: «Приедем. Я пошел, мамочка».

-Ты осторожней только, - велела Бланш сыну. Тот закатил глаза: «Мама, мы в Род-Айленде, в

свободном штате. Здесь пятьдесят миль от Бостона, безопасней только дома, в кровати».

-Все равно, - вздохнула Бланш и добавила: «Бет спит уже. Они сегодня с Мартой молодцы были,

очень нам помогли. И ведь всю неделю так, - она покачала головой, - завтра опять сотня человек

придет. Прогуляйся, конечно, милый.

В своей спальне он переоделся, достав из саквояжа штаны и суконную куртку рабочего. «Слуги

тоже спать пошли, - пробормотал Тед, - никого я этим нарядом не удивлю». Он повесил в шкап

кедрового дерева траурный, тонкой английской шерсти сюртук.

Юноша засунул в карман куртки оловянный портсигар и спички. Стараясь даже дышать как

можно тише, Тед вышел в коридор.

Она, конечно, уже высунула свой любопытный нос наружу. «Спать иди, - покровительственно

велел Тед младшей сестре, - у тебя глаза уже слипаются. Я погуляю, и вернусь».

-А почему в обносках? - удивилась Бет. Она сама куталась в кашемировую, отделанную кружевами

шаль, черные косы падали на прикрытые бархатным халатом плечи.

-Здесь деревня, - Тед поднял бровь, - а не Бикон-хилл. Щеголять не перед кем. Спать, - он щелкнул

ее по лбу. Бет подмигнула ему: «Эта мисс Голденберг, из Нью-Йорка, сегодня, за обедом, в тебе

чуть дырку не проглядела. Правда, тетя Батшева ей сразу сказала, что ты не еврей».

Тед только рассмеялся, и развернул ее в сторону спальни: «Маленьким девочкам пора в постель».

Он спустился в сад и открыл кованую калитку: «Нет, нет, нельзя. Что я буду за аболиционист с

белой женой? Как будто своей расы стыжусь. Папа даже в Париже постарался, и цветную девушку

нашел. Тем более, - Тед остановился и закурил, - мне только двадцать три, торопиться некуда».

Он на ощупь надорвал карман куртки. Записка была там - короткая, вложенная в чистый, без

адреса, конверт.

-Фредерик, Фредерик, - пробормотал Тед, - как тебя убедить в том, что борьба за права цветных не

должна ограничиваться речами на собраниях и статьями в газетах?

Он вспомнил ночь в Спрингфилде. Год назад, после выступления Дугласа в местной церкви, они

сидели втроем на ферме у Джона Брауна. В саду трещали сверчки, с полей пахло свежей травой, в

небе Массачусетса, сияли крупные, летние звезды.

Браун затянулся короткой, простой трубкой. Он хмуро сказал, почесав покрытую темной щетиной

щеку: «Никакого другого пути, кроме военного, я не вижу. Надо собирать силы для вооруженного

восстания, а пока устраивать акты, - он поискал слово, - устрашения. На юге и на западе, в новых

штатах. Чтобы рабовладельцы, а также их подпевалы, - Браун жестко усмехнулся, - поняли, что мы

не шутим.

Дуглас долго молчал. Отпив пива, посмотрев куда-то вдаль, он вздохнул: «Когда я был в Ирландии,

мне мистер О’Коннел объяснял, что восстаниями ничего не добьешься, Джон. У них там, - Дуглас

махнул рукой на восток, - тоже, знаете, много горячих голов. Надо действовать законными

способами. Католики, во главе с О’Коннелом, дождались того, что они теперь могут избираться в

парламент. О’Коннел - первый католический мэр Дублина, за двести лет...

-Ты католиков с нами не равняй, Фредерик, - ядовито сказал Тед, - они не рабы, и рабами не были.

Ты, видимо, забыл, как тебя в детстве кнутом били, забыл, что твою мать на аукционе продали, и

больше вы с ней не виделись, забыл, как тебя чуть не линчевали в Индиане, - он указал на

сломанные, криво сросшиеся пальцы на левой руке Дугласа.

Дуглас покачал головой: «Ничего вы не добьетесь тем, что будете убивать рабовладельцев. Весь юг

не убьешь».

-Если надо будет, - спокойно ответил Джон Браун, выбивая трубку, - мы вырежем всех белых от

Виргинии до Флориды. Фредерик. Разорим юг, и заселим его свободными людьми, отсюда, с

севера. Ради уничтожения рабства мы ни перед чем не остановимся.

Тед шел по деревенской дороге, затягиваясь сигарой: «Мисс Голденберг. Тетя Батшева ей сказала,

что я не еврей, и больше ничего, наверняка. Горовицы никогда не говорят, что мы цветные. По

нам этого не видно, а у дяди Натана половина деловых партнеров с юга, рабовладельцы. Если бы

они знали, с кем едят за одним столом...»

Тед до сих пор помнил, как три года назад они с отцом стояли на перроне вокзала в Нью-Йорке,

ожидая поезда на север. Неподалеку он заметил хорошенькую девушку, лет шестнадцати, с

родителями. Она все искоса посматривала на Теда, краснея, накручивая на палец белокурый

локон.

Подошел поезд. Девушка, увидев надпись «Для цветных», над дверью вагона, куда садились Тед с

отцом, брезгливо отвернулась.