В половине четвертого дом на Пантелеймоновской, с жандармским постом на первом этаже, с их квартирой, с чердаком, где помещался отцовский архив, должен был взлететь на воздух. Взрыв на канале назначили на два часа дня, но к одиннадцати все бомбисты собирались на набережной. Кассандре и Перовской Волк велел подойти позже. Он приказал девушкам сесть в кондитерской на углу Невского проспекта.
- Пейте чай, - посоветовал им Волк, - ешьте сладости..., Ничего подозрительного, - он хищно улыбнулся.
- Я буду таким, как он, - Саша, не оглядываясь, легко сбежал по лестнице, и попрощался с жандармами. Они тоже завтракали. Юноша, вежливо, пожелал им приятного аппетита. На улице было сыро, дул западный ветер. Саша, подняв голову, заметил в разрывах туч голубое небо. В лужах щебетали воробьи.
- Таким, как Волк, - повторил Саша, - честным, прямым, безжалостным, борцом революции. Он не лжет, не увиливает. Он отдаст жизнь за коммунизм, и я тоже, если это понадобится..., Анна будет моей подругой, до конца наших дней..., - в лесу, рядом с дачей Воронцовых-Вельяминовых, народовольцы устроили тайник. В нем лежало несколько сотен фунтов взрывчатки, поддельные паспорта, и оружие. Саша, после взрыва, хотел забрать Анну и поехать туда.
- Переоденемся крестьянами, уйдем на запад..., - он остановился на Пантелеймоновском мосту, и увидел яркий блеск шпиля Петропавловского собора, - мы молоды. У нас вся жизнь впереди. Жизнь и борьба, за правое дело, за дело коммунизма, - Саша засунул руки в карманы и быстрым шагом пошел к Летнему Саду.
На западе, над устьем Невы висела туча. Облака сомкнулись, внезапно похолодало. Птицы, будто услышав что-то, сорвались с мостовой, исчезая над крышами города. Саша плотнее замотал вокруг шеи шарф и направился дальше. Маленькая женщина, в потрепанной кроличьей шубке, в суконной, темной юбке, неотступно, следовала за юношей.
Джон Холланд шел по Невскому проспекту к Екатерининскому каналу. Он понял, что столица Российской империи, как и Лондон, в воскресенье просыпается нехотя.
- И светает здесь поздно, - Джон задержался на мосту через Мойку, рассматривая панораму домов, - я уходил из гостиницы в восемь утра, еще мрак на улице стоял, - юноша поежился. День был серым, туманным. Пустынные мостовые едва оживились, магазины открылись только час назад.
- Как в Амстердаме, - Джон вспомнил свою поездку в Европу, - не зря говорят, что царь Петр вдохновлялся Голландией, когда город строил. Но здесь все..., - юноша поискал слово, - просторней, конечно. Самая северная столица мира, - резкий, западный ветер гнал по мосту мелкий снег. Мойка была покрыта льдинами. Покидая «Европу», Джон сказал портье, что едет в конюшни, встречаться с владельцами скаковых лошадей. После этих слов его наряд, короткое, подбитое каракулем пальто, и кепи, заменившее цилиндр, не вызвал никакого подозрения. В кармане у Джона лежали отмычки, что отдала ему тетя Марта.
Он прошелся по безлюдной Малой Морской. Джон выбрал дом, стоявший немного наискосок от нужного ему подъезда. Дверь черного хода поддалась легко, а дверь, ведущая на чердак, еще легче. Внутри было на удивление тепло и сухо. Джон пробрался между сундуками и мебелью и выглянул в полукруглое окошко. До особняка, где жила девушка, здесь было не больше двухсот футов.
- Ерунда, - весело подумал Джон, - с этим расстоянием я справлюсь. Надо купить две винтовки и установить их рядом, чтобы не терять время. Два выстрела, и оба в лицо. Заберу бинокль у тети Марты.
Он знал, что Воронцов-Вельяминов уезжает от девушки примерно в девять утра.
- Переночую здесь, на чердаке, - Джон, осмотрелся, - это надежнее.
Стоя на мосту, он потер уши. К середине дня отчего-то похолодало, ветер усилился. Джону послышался отзвук грома. Он усмехнулся:
- Какой гром, в конце зимы? Хотя тетя Марта говорила, что здесь и зимой наводнения бывают.
Он перегнулся через кованые перила моста и увидел, что лед внизу трескается.
- Все равно скоро весна, - весело подумал Джон, - скоро в Банбери жимолость зацветет. Пчелы вылетят из ульев. Я приеду, и выведу «Чайку» на воду..., - он вспоминал тихую, зеленую реку, золотой закат над верхушками деревьев. Грегори и Джейн, на лошадях, тянули баржу. Люси устроилась на корме, обхватив острые коленки руками. Джон, привалившись к борту, перебирал струны отцовской гитары и мурлыкал себе под нос:
- She once was a true love of mine…., - Люси, внезапно, подцепила струну и рассмеялась:
- Можно спеть что-нибудь веселое, ваша светлость. Всадники, - она кивнула на брата и Джейн, -быстрее поедут.
Джон шепнул: «Они просто за руки держатся». Люси покраснела, юноша грустно подумал:
- Она убрала руку..., Я помню, - Джон посмотрел на изящные пальцы с коротко стрижеными ногтями, -у нее ожоги..., - ему захотелось поцеловать узкую ладонь. Вместо этого, юноша сдвинул кепи на затылок и заиграл «Марш Гренадеров».