Сестра и Грегори пустили лошадей рысью. «Чайка» рассекала тихую воду реки. Люси смеялась, стряхивая брызги с юбки. Русые волосы немного растрепались, зеленые глаза блестели. Джон, все, незаметно, смотрел на острый подбородок, на немного вздернутый, изящный нос девушки.
Он толкнул дверь кондитерской на Екатерининском канале: «Приеду, и объяснюсь, непременно. Это к тете Марте надо прийти..., - Джон, вспомнил спокойную улыбку женщины, знакомый запах жасмина и виргинского табака:
- Сначала с мамой посоветуюсь, - он сбросил пальто и присел за столик орехового дерева, - мама будет рада, я уверен. Ей Люси очень нравится..., - Джон понял, что покраснел. Юноша, сердито, сказал себе: «Потому, что здесь тепло». За чаем и свежей выпечкой он размышлял:
- Петр здесь не останется. Он вообще без паспорта приехал. Однако он обязательно вернется в Россию, он обещал. И Николай выздоровеет, я уверен..., - Джон не волновался, думая о том, что ему предстоит.
- Они убили отца, дядю Питера..., Они должны понести наказание, - он обвел глазами немногих посетителей, закрывшихся газетами и замер. Джон узнал черные, тяжелые волосы, стянутые в узел, прикрытый собольей шапочкой. Любовница Федора Петровича пила чай с какой-то женщиной старше ее, невзрачной, в темном платье и жакете.
- Она меня не видела никогда, - успокоил себя Джон, смотря на тонкий профиль, на длинные ресницы:
- Она все-таки очень красивая. Но Люси все равно, - он оставил на столе серебро, - красивей всех. Девушки поднялись, Джон пожал плечами:
- Мало ли, с кем она в кондитерской встречается. Подруга, наверное..., - он подождал, пока девушки свернут на Екатерининский канал. Оказавшись на улице, Джон проводил их глазами. Пара шла к ограде Михайловского сада. После чая ему все еще было тепло:
- Прогуляюсь. Все-таки очень красивый город. Папа мне рассказывал о Венеции..., - Джон подумал, что можно было бы отвезти Люси в Венецию, на медовый месяц, но потом разозлился на себя: «Еще предложения не сделал, а выбираешь имена для будущих детей». Юноша, невольно, улыбнулся:
- Люси, наверняка, захочет поехать в Берлин. Будет проводить время в лаборатории, а я стану за ней мыть пробирки..., - он увидел, что девушки остановились на углу, где канал отходил от Мойки. На маленькой площади Джон заметил с десяток прохожих и поднял голову к небу. Совсем стемнело.
- Как будто не два часа дня, - поежился юноша, - а вечер. И как холодно..., - ветер стал острым, резким. Вода канала, не покрытая льдом, забурлила. Джон посмотрел вниз:
- Словно наводнение. Она вспять, кажется, идет. Я читал, это происходит, когда западный ветер дует. Образуется волна, она встречается с течением Невы..., Если бы Лондон стоял в устье Темзы, у нас тоже были бы наводнения, при восточном ветре..., - Джон вздрогнул. До него опять донесся глухой раскат грома. Глядя на площадь, куда въезжали три кареты с кортежем, он понял:
- Это не гром. Это бомбы. У меня даже пистолета при себе нет...
Джон, оскальзываясь, побежал на площадь.
Марта, доведя Сашу до Екатерининского канала, решила, что юноша направляется к Невскому проспекту. На набережной Мойки, достав из простого ридикюля бинокль, она поняла, что Саша обменивается рукопожатиями с какими-то молодыми людьми, по виду студентами, или разночинцами.
- Не нравится мне все это, - пробормотала женщина, разглядывая обросшие бородами, бледные лица. Некоторые держали потрепанные саквояжи. У Марты, в ридикюле, лежал заряженный пистолет. Она еще раз обвела глазами молодежь. Волка среди них, совершенно точно, не было. Марта все равно решила никуда не уходить. Ей, почему-то, казалось, что Макс, рано или поздно появится у решетки Михайловского сада.
Так оно и случилось. Волк надел безукоризненное, твидовое пальто, белокурая голова, несмотря на холод, была непокрыта. Он шел, выпрямив спину, поигрывая тростью черного дерева. Марта прикинула расстояние между ними:
- Триста футов. Если бы у меня была винтовка с оптическим прицелом..., - она стояла за углом какого-то особняка, где, судя по всему, размещались канцелярии. На площади было пустынно. Марта насторожилась и услышала от ограды Михайловского сада стук копыт. Три закрытые кареты сопровождал гвардейский эскорт.
Марта увидела, что Саша Воронцов-Вельяминов, ступив на мостовую, размахнувшись, бросает саквояж под колеса первой кареты. Слежавшийся снег полетел во все стороны, лошади испуганно заржали. Марта сжала зубы:
- Кто в каретах? Неужели..., - она похолодела. Она увидела, что Саша бежит к мосту, ведущему на другую сторону канала. Дверца среднего экипажа открылась.
Александр, гневно, велел начальнику охраны:
- Оставьте меня в покое! Женщины могут быть в опасности! Эти бомбисты, - царь издевательски усмехнулся, - разбежались. Лучше оцепите набережную и Невский проспект.
Когда карета остановилась, царь заметил на противоположной стороне канала невесту Федора Петровича. Девушка медленно шла, под руку с барышней пониже.
- Они могут и туда бомбу швырнуть, - подумал Александр, - с них станется.