"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ)

Внизу послышались звуки скрипки. Мирьям, взяв серебряный портсигар, присела на подоконник:

- И о чем я только думаю?

Она чиркнула спичкой:

- Надо, когда я в Англию вернусь, обсудить создание такой клиники на собрании суфражисток. Жаль, что Полина в Святую Землю едет. Она бы меня поддержала, непременно, - Мирьям всегда посещала заседания женских обществ, и писала в журналы. Женщина тряхнула черноволосой головой:

- Я все равно убежищем Полины занимаюсь. Женщины ко мне привыкли, я их осматриваю..., Начнем с благотворительных приемов, поговорю с другими врачами..., Мы сможем учить пациенток, рассказывать им о правилах предохранения. Это не запрещено, - иммигрантки не знали английского языка, и у них не было денег на покупку памфлетов. Мирьям свободно говорила на идиш. Она всегда могла объясниться с женщинами в Ист-Энде.

- Так и сделаем, - решила она, глядя на стол, где горели свечи, и блестел хрусталь, - и потом, Полина вернется из Святой Земли, непременно. Она просто из любопытства в Иерусалим едет. Что ей там делать?

Мирьям, в пансионе, хотела отправить Пете записку. Однако, днем, пришло письмо от барона Гинцбурга. Он приглашал ее на ужин, в Фонтенбло.

- Нам будет готовить месье Огюст Эскофье, - читала Мирьям, - он приехал, по моей просьбе, из Лондона.

Мирьям опустила дорогую, пахнущую сандалом бумагу, и поняла, что улыбается. Она видела, как Гинцбург смотрел на нее, на вечере у Ротшильдов. Танцуя с ним, она упомянула, что соблюдает кашрут только дома.

- У меня много родственников, - весело заметила Мирьям, - не все они евреи. Было бы невежливо не посещать семейные обеды. Я, конечно, не ем свинину и устриц..., - в письме, господин Гинцбург, уверил ее, что ужин будет изысканным. Мирьям в этом не сомневалась.

Она сказала себе:

- Посмотрим, что произойдет. Он женат...,- Мирьям успела справиться о бароне у Ротшильдов, - но законов мы не нарушаем. У женатого мужчины могут быть, - Мирьям поискала слово, -привязанности. Главное, чтобы женщина не была замужем, - она вспомнила, как здесь, в Париже, изменяла покойному Стивену. Мирьям оправдывала себя, по еврейским законам, она считалась одинокой.

- Никакого греха в этом не было, - твердо сказала себе Мирьям, - мы с ним под хупой не стояли. Он вообще был не еврей. И здесь..., - она села писать ответ барону, - тоже не будет.

Они отправились в Фонтенбло в салоне-вагоне. За кофе, Гораций Осипович упомянул, что встречался с месье Воронцовым-Вельяминовым: «Вашим другом, мадам». Молодой человек принял его предложение поехать инженером на ленские золотые прииски. Барон, было, начал рассказывать Мирьям о тяжести жизни в Сибири. Женщина прервала его:

- Месье Гинцбург, я пешком прошла половину Арктической Канады, после смерти мужа, - голубые глаза погрустнели:

- Я не понаслышке знакома с высокими широтами. Месье Воронцов-Вельяминов мне не друг, -Мирьям, изящно стряхнула пепел, - он мой родственник. Племянник, можно сказать. Его матушка, миссис Кроу, попросила меня ввести юношу в хорошее общество. Он был в экспедиции, которую возглавлял мой покойный муж, - алые губы улыбнулись: «Кочегаром».

Гораций Осипович, облегченно, подумал, что такая женщина, как леди Кроу, конечно, не обратит внимания на бывшего кочегара, будь он хоть трижды выпускником Гарварда.

- Она его тетя, дальняя, - успокоил себя барон, - она с ним из вежливости танцевала. Это положено, по этикету, он ее на бал привез..., - Гораций Осипович доставил в Фонтенбло не только поваров, но и скрипачей из парижской оперы.

Мирьям услышала музыку Моцарта и потушила папиросу. Она взглянула на светло-зеленое, с золотыми отсветами небо, и вспомнила Арктику.

- Бабушка, - обеспокоенно спросила Мирьям, - ты обо мне позаботишься, и дальше..., Об Авитали, о Николасе..., - сквозь мелодию до Мирьям донесся тихий, знакомый голос:

- У дочери твоей все хорошо будет..., А ты..., - бабушка помолчала, - ты под присмотром. Я за тебя не волнуюсь, Мирьям. И с Давидом все сложилось..., - голос удалялся. Мирьям, весело сказала себе: «Я знала, что с бабушкой все в порядке».

Она полюбовалась собой в зеркале и пошла вниз. Они ели свежую форель со спаржей, фуа-гра, нежную, молодую телятину, и салат. За фруктами, Мирьям, лукаво, сказала:

- Мне кажется, Гораций Осипович, на балу я обещала вам еще один вальс, и забыла о нем. Я чувствую себя виноватой, - они танцевали, а потом поднялись в библиотеку, где их ждал кофе. Гораций Осипович успел подумать, что зря волновался насчет мальчишки.

- Но все равно, - поздравил он себя, - это отличное приобретение. Хороший инженер, молод..., Он все устроит на европейский лад. Золото поднимается в цене..., - в кармане у Гинцбурга лежал бархатный футляр с осыпанным бриллиантами, браслетом от Бушерона.