Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

Она вышла в сад и сорвала розу, вдруг — всем телом, — вспомнив дом серого камня на обрыве, у холодного, такой непохожей на эту, воды. Там тоже росли розы, и смеялся маленький, едва научившийся ходить ребенок. Он был золотоволосым, с глазами цвета моря.

Джумана медленно перекрестилась и почувствовала, как по ее мягкой щеке стекает слеза.

Селим, проводил глазами сына и вздохнул, покрутив в длинных пальцах султанскую печать.

— Молод, молод, еще как молод, — пробормотал мужчина. «Молод и горяч. Хороший воин, смелый боец — но ведь этого недостаточно».

Он раскинул руки и потянулся — всем телом. Он отпустил жену, только когда Ахмед уже ждал его, и вот уже, — Селим, усмехнулся, — скучал по ней. «Пери, — вспомнил он какого-то персидского поэта, и, порывшись в шкатулке, выбрал подходящий камень.

— Ювелира и оружейника мне, — приказал он пажу.

Султан подошел к огромному, выходящему на Босфор, окну и задумался.

— Мурад», — он поморщился. «Сын своей матери. Двадцать восемь почти, а все еще как мальчик — читает стихи, охотится, рисует миниатюры. И эта его венецианка, Сафийе — пляшет под ее дудку. Все же молодец Нур-бану — из своих сыну жену подсунула, та свекрови в рот смотрит».

— Ахмед, — султан провел пальцем по стеклу. «Еще юнец. И Джумана, — у Селима, дернулась щека, — уж слишком она жестока. И сыновья у нее такими же будут».

Селим, оторвался от моря, что простиралось перед дворцом во все стороны, и обернулся к ремесленникам.

— Снимешь мерку с руки его высочества, — сказал он оружейнику, — и до вечера, чтобы была готова. Клинок тупой сделай, еще не хватало, чтобы сын мой порезался, храни его Аллах.

— А ты, — повернулся, Селим к ювелиру, — вот этот изумруд оправь так, — султан быстро набросал что-то на листке. Ювелир всмотрелся и позволил себе улыбнуться. «В золото? — спросил он.

— Нет, в электрум. Есть же у тебя? — спросил султан.

— Конечно, — поклонился ювелир.

— Как раз к волосам ее, — подумал, Селим, оставшись один.

— Если бы за камень можно было купить силу и молодость», — он вздохнул. «Лет двадцать, может быть, Аллах мне еще даст — а что потом? Оставить ее одну, на милость наследника, кем бы он ни был? Даже сын, — или сыновья, коли на то будет милость Всевышнего, — ее не защитят. К дочери ехать — тоже еще неизвестно, как там все сложится, при шахском дворе».

Он провел рукой по чуть седеющим, но еще ярким волосам, и вспомнил сына. «Саблю требует, — улыбнулся нежно, Селим. «Надо его на коня сажать уже, конечно, завтра и распоряжусь».

— Кадина, — поклонилась служанка. Марджана лениво приоткрыла один глаз. Она лежала спиной вверх, обнаженная, на мраморной скамье в своей личной купальне. Кася медленно массировала ей плечи.

— Ты новая? — спросила Марджана и, протянув руку, позвонила в колокольчик. Кизляр-агаши сразу же выступил из клубов пара.

— Я все проверил, кадина, — сказал он шепотом, встав на колени. «Там все в порядке — притирания, маски, все безопасное».

Марджана перевернулась на спину и Кася взяла серебряные щипчики. «Только осторожней, умоляю тебя», — шутливо попросила женщина.

— Первый год, что ли, — пробурчала Кася, склонившись над раздвинутыми ногами. «Да там и немного у вас совсем, потерпите».

Марджана закусила губу и с шумом вдохнула в себя воздух. «Вот и все — распрямилась Кася. «Давай притирание-то, — протянула она руку новой служанке.

— Это для лица, — та подала девушке фарфоровую чашку. Кася сунула в нее палец и попробовала:

— А, мед, — она улыбнулась и стала накладывать его на щеки женщины. Марджана почувствовала на губах сладкие капли и облизнулась.

Сквозь туман она увидела знакомое лицо и потянулась к нему. Он исчезал, отступал, поворачивался к ней спиной. Вокруг были женщины — одна, золотоволосая, с голубовато-зелеными глазами, вдруг обернулась блестящей змеей и обвилась вокруг ее ног.

Она потянулась за кинжалом — пасть открылась, гадюка вдруг засмеялась — человеческим смехом. Другая змея — бледная, длинная, подползла совсем близко, и подняла красивую, узкую голову с черными, немигающими глазами.

По ее телу тек холодный, липкий пот. Еще одна — с темными косами, кареглазая, превратилась в сокола, и, распахнув красивые крылья, парила над ней. «Спустись», — прошептала женщина одними губами. Сокол заклекотал что-то, исчезая в молочной, густой мгле.

К ней подбежала собака, и, ласкаясь, стала бодать головой в руку. Опустив глаза, она увидела, что это волчонок — он рос, превращаясь в молодого зверя, с рыжеватой шерстью.

Волчица оскалила зубы, ее холодные желтые глаза глянули на женщину, и животное зарычало.

— Спаси, — она протянула руку, к тому, что уже почти исчез вдали. «Забери».

— Те, кто мертвы — живы, те, кто живы — мертвы», — услышала она. «У тебя был выбор, ты его сделала. Ты просила дочь и отдала взамен время твоего счастья».