Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

Она опустила веки, молясь, чтобы это быстрее закончилось.

— Проглоти, — усмехнувшись, потребовал потом Орсини. «Так, чтобы я видел. А теперь улыбнись, и скажи: «Спасибо, ваша светлость».

Она все сделала — из подбитых глаз катились быстрые, неудержимые слезы.

Застегиваясь, он сказал: «Рот не мой сегодня, чтобы помнила. Летом встретимся, — он вышел, даже не посмотрев на так и не поднявшуюся с колен женщину.

Марта, еле добравшись до своей опочивальни, склонилась над серебряным тазом для умывания — ее рвало, до тех пор, пока внутри нее не осталось ничего — только пустота и ненависть.

Вероника поменяла примочку и нежно обняла подругу. «Через три дня все пройдет, милая.

Не волнуйся».

Марта сжала руку подруги. «Меня никогда еще…»

— Ну, — Вероника положила голову Марты себе на плечо, — никто из женщин этого пока не избежал, — тем или иным путем. Такой уж у нас мир — мужчины делают то, что они хотят, а женщинам остается подчиняться.

Марта внезапно поднялась на локте.

— Я убью его, — спокойно сказала она, глядя в карие глаза подруги. «Сама, или чьими-то руками — но убью. Помяни мое слово».

Она легла навзничь и закрыла глаза. «Будто мертвая, — поежилась Вероника и ласково поцеловала ее в щеку: «Ты поспи. Поспи и все пройдет. Все будет хорошо, девочка моя».

Дети уже прыгали в гондоле, стараясь раскачать ее как можно сильнее, как вдруг Вероника внезапно привлекла Марту к себе, и шепнула что-то на ухо, покраснев.

— Ну, наконец-то хорошие новости! Я так рада, — сказала та, вставая на цыпочки, обнимая подругу.

— И обещай мне, что потом слезешь с этих дзокколи — для ребенка они не полезны. Обещай, что будешь лежать на кушетке и есть конфеты. И пиши мне, пиши!

Марта села в лодку, и Вероника, запахнув шаль, перекрестила ее на прощанье.

— Да-да, именно так, синьора Марта, — Аллесандро Аллори погрыз рукоятку кисти.

«Наклонитесь чуть-чуть. У вас в доме важный гость, вы ему принесли угощение. Вот так и стойте».

Он прошел к мольберту.

Посмотрев на пустой поднос у себя в руках, Марта спросила: «А как же посуда?».

Аллори, что набрасывал очертания ее фигуры на дереве, рассмеялся.

— Вы ее просто не удержите. Я и поднос скоро заберу, как только намечу основные линии.

Вам еще потом для Марии позировать, там более сложно будет. А посуду потом кто-нибудь из учеников напишет. Аллори махнул кистью в сторону Аурелио Ломи, который занимался с Теодором за большим столом.

— Вот, синьор Ломи, например.

— Ваш сын, — повернувшись, сказал Аурелио, — удивительно талантлив.

— Его отец хорошо рисовал, — Марта вспомнила кольцо, сделанное, по приказу Селима, — ракушка, полная алмазов, и внезапно пожалела, что не забрала из гарема хотя бы его. «Все была бы память, хотя и Теодора, конечно, с лихвой достаточно».

— Я не о живописи, синьора Марта. Теодор чувствует линию и соблюдает пропорции — уже сейчас. Из него может выйти отличный архитектор — как синьор Андреа Палладио, например, — сказал Аурелио.

— Я буду воином, — упрямо сказал мальчик, копируя чертеж моста из «Четырех книг об архитектуре». «Как мой батюшка».

— Можно строить крепости, — мягко сказал Аурелио. «Так ты можешь быть воином и архитектором одновременно».

— Расскажи, — потребовал Теодор.

Из дальнего угла мастерской доносились нежные звуки лютни — там занимались Тео и синьорина Маддалена, знаменитая флорентийская музыкантша.

Аллори только рассмеялся, когда Марта, помявшись, сказала: «Конечно, честь позировать вам, — но ведь у меня, же дети…»

— Приводите их сюда, — разрешил живописец, — найдем им занятие.

Левая сторона картины еще была пуста. «Иисуса напишу позже, — объяснил синьор Аллесандро, — я всегда начинаю с женских фигур, они более трудоемки».

На Марте было платье нежно-зеленого шелка, убранные наверх волосы, прикрывал чепец из такой же ткани.

— Когда начнем работать над Марией, — задумчиво сказал Аллори, — я вас попрошу поменять туалет и распустить косы. Ваше синее платье с кружевом — вот! Отлично будет сочетаться по цвету.

— Я всегда любила эти строки, — Марфа чуть вздохнула, — руки все же затекали. «Я есть воскресение и жизнь».

— В каждом из нас, — Аллори, чуть касаясь доски, прорисовывал черты лица, — есть и то, и другое. И Марфа, и Мария.

— Я думала, это только о женщинах, — Марта улыбнулась.

— О нет, — художник отступил от доски, и, склонив голову, вгляделся в сделанное, — это обо всех. Мужчины, синьора Марта, — они тоже за своими хлопотами, — войнами, походами в Тунис, изменами женам, — могут не увидеть Иисуса.

— Или не видят его вообще, — раздался с порога мягкий голос.

— Ваша светлость, — поклонился Аллори. «Я благодарен за то, что вы согласились навестить меня. Хотя картина и начата недавно…»

— Я вижу, что она обещает быть прекрасной, — Изабелла Медичи, — высокая, в бархатном платье цвета спелых гранатов, остановилась перед мольбертом. Рубины и жемчуг блестели в золотой сетке, несколько каштановых локонов выбились из-под нее, спускаясь на белую шею.

— Впрочем, — продолжила герцогиня, — как и все, что творит ваша кисть, синьор Алессандро.