Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

Она еще успела закусить зубами тряпку, что затолкнули ей в рот, и ощутить холодную, острую сталь ножа у себя на животе. Боль заполнила все вокруг, но ее наполненное любовью сердце еще успело толкнуться пару раз, — прежде чем застыть навсегда.

— Степа! — Марфа потрясла брата. «Возьми дочь!».

Он глухо сказал, так и не отрываясь от мертвенно холодной ладони: «Я не могу, Марфа. Не могу!». Невестка увидела, как чуть дернулись его плечи, и подхватила из рук хирурга девочку, — большую, крепкую, черноволосую, отчаянно кричащую. Даже не думая, повинуясь одному, — голосу ребенка у себя в руках, — женщина дала ей грудь.

— Миссис Кроу, — ахнула акушерка. «Не надо, не дай Бог, у вас самой сейчас схватки начнутся».

— Уже, — выдохнула Марфа, терпевшая последние несколько часов, почувствовав тепло и влагу между ногами. «Воды отошли, а рожаю я быстро, миссис Стэнли».

— Да нам тут вас и пристроить некуда, — акушерка, побледнев, обернулась на кровать. «Не там же, не рядом с…»

Марфа посмотрела на прикрытое тело невестки, на брата, что так и стоял на коленях, уткнувшись лицом в ее руку, и сказала, морщась: «Чистая простыня найдется у вас, миссис Стэнли?».

Она так и родила — стоя, нагнувшись, не застонав, не сказав ни слова, прямо в руки акушерке, опираясь на спинку кресла. Рядом, в колыбели, спокойно спала ее — Марфа даже не знала кто, — племянница?

— Тоже девочка, — миссис Стэнли улыбнулась: «Ох, и громкая она!»

Машина дочь, услышав крик новорожденной, проснулась, и заплакала — жадно, требовательно.

— Как сестра ее, — ласково сказала Марфа, разглядывая белокурую голову и синие, младенческие глаза. «Ну здравствуй, Марья Петровна!»

— Садитесь пока в кресло, — вздохнула миссис Стэнли. «Что уж делать, раз…, - она посмотрела на Степана.

Тот поднялся с колен и сказал: «Пойду к мальчикам».

— Степа, — сказала Марфа, глядя на то, как бойко Полли берет грудь. «Я ее выкормлю, ты не бойся».

Брат, молча, вышел из комнаты.

Он остановился рядом с детской, и, прислушавшись, заставил себя сглотнуть слезы. Ник сидел на окне, вглядываясь в морозный, туманный рассвет, Майкл перелистывал Федин альбом — с рисунками Индии.

— Тео и Лиза еще спят, папа, — сказал Ник, услышав скрип двери. «И Федя тоже».

— Пойдемте ко мне в кабинет, — попросил Воронцов.

Он устроил их у себя на коленях, и долго молчал, пытаясь понять, что сейчас говорить.

Майкл прижался к нему, и Степан услышал, как бьется сердечко сына. Ник вздохнул, и взял брата за руку.

— Мама умерла, — тихо проговорил Степан.

— А дитя? — синие глаза Ника смотрели прямо на отца, и он отвел взгляд.

— Дитя тоже, — сказал он, еще тише.

Майкл, сквозь слезы, спросил: «А это был братик, или сестричка?».

— Сестричка, — вздохнул отец. «А тетя Марфа родила двух девочек, ваших кузин — Мэри и Полли».

— А можно на маму посмотреть? Попрощаться, — Ник обнял отца и тот почувствовал детские слезы у себя на лице. «Господи, — сказал про себя Степан, — прости меня, что я им солгал, прости, пожалуйста. Но я не могу сейчас, не могу».

— Ты же знаешь, что мы так не делаем, милый, — он погладил сына по голове. «Давайте за маму помолимся, хорошо?».

Он, потянувшись, взял со стола Писание, и, почти по памяти, прочитал:

«Ибо никто из нас не живет для себя, и никто не умирает для себя; а живем ли — для Господа живем. Умираем ли — для Господа умираем. И потому, живем ли или умираем, — всегда Господни. Ибо Христос для того и умер, и воскрес, и ожил, чтобы владычествовать и над мертвыми и над живыми».

— Папа, — тихо спросил Майкл, — а как мы теперь будем, без мамы?

— Нам будет трудно, сыночек, — ответил Степан, — но мы справимся, потому что любим друг друга.

— А мы тут останемся? — вздохнул Ник. «В Англии? А ты уедешь?».

— Я больше никуда от вас не уеду, — ответил Воронцов, и долго молчал, просто обнимая сыновей.

Петя спешился и посмотрел на дом. Было тихо, — ни ветерка, ставни были закрыты, и казалось, что вокруг никого нет.

Он отвел лошадь на конюшню и с усилием открыл тяжелые двери. На кухне было пусто и холодно — даже очаг не был разожжен, мистрис Доусон, судя по всему, еще не вставала.

— Заспались как, — нежно сказал Петя и поднялся в опочивальню к жене. Там было тепло, горел камин и пахло новорожденными детьми.

— Господи, — пробормотал он, склонившись над колыбелью, — неужели двойня?

Один ребенок был большой и крупный, темноволосый, и открывшиеся глаза — Петя аккуратно коснулся пальцем мягкой щеки, — тоже были темные, обрамленные длинными, пушистыми ресницами. Второй — поменьше, с белокурой головой, сладко спал, и только чуть пошевелился, когда проснулся первый.

— Ты приехал, — раздался с постели сонный голос жены.

— Прости, пожалуйста, — он прижал Марфу к себе, и стал целовать, — что не успел, море штормит, три дня в Кале сидели, не могли выйти. Это мальчик и девочка? — он кивнул на колыбель.

— Обе девочки, беленькая — наша Маша, а черненькая — Полли, брата, — Марфа чуть замялась, — твоего.

— А с Марьей-то что? — озабоченно спросил Петя.

— Умерла, — Марфа сглотнула и продолжила. «Оперировали ее, чтобы Полли выжила, ну и…, — женщина махнула рукой.