— Подумаешь! — пробормотал ей вслед брат. «Нашла дураков!».
Тео поднялась наверх и постучалась в опочивальню к матери.
Та лежала на кровати, с пером и чернильницей, делая пометки в каких-то бумагах. Девочки вдруг зашевелились в колыбели.
— Дай мне их, пожалуйста, — не поднимая головы, попросила Марфа. «Ох уж эти Нижние Земли, один доносит одно, другое — другое, только на месте и разберешься».
— Матушка, — осторожно начала Феодосия, поднося ей детей.
Маша почмокала нежными губами и чуть захныкала. Марфа приложила девочку к левой груди и, улыбнувшись, погладила белокурую голову. Полли, уже спокойно лежавшая справа, вдруг заворочалась — как будто почувствовала рядом сестру.
— Тихо, — нежно сказала женщина и поцеловала темные волосы. «Ешь, а не буянь».
— Что, Тео? — подняла она глаза.
Дочь помялась. «А дядя Стивен теперь вдовец?»
— Ну ты же сама знаешь, — вздохнула Марфа. «Зачем спрашиваешь?»
— Значит, я могу за него выйти замуж? — Тео закрыла глаза и сжала руки в кулаки, чувствуя, как горит у нее лицо.
— Не можешь, — сухо сказала мать. «Ты, слава Богу, не в Турции тут, и не в Индии какой, а в христианской стране. Не говоря уже о том, что за дядю замуж не выходят».
— Он мне не настоящий дядя, — упрямо сказала девочка. «И не сейчас, а когда мне будет четырнадцать. Ну или тринадцать», — добавила она.
— Не пори чушь, — Марфа откинулась на подушки и устало подумала, что вот так и летит время — высокая, смуглая Тео совсем не казалась ребенком.
— Дядя Стивен сейчас уезжает в Новый Свет, вместе с близнецами, а мы остаемся здесь. Ты, конечно, выйдешь замуж — но попозже, а не в тринадцать лет».
— Я тебя ненавижу! — Тео вдруг разрыдалась, и, вылетев из комнаты, натолкнулась на отчима.
Тот попытался ее поймать, но девочка вырвалась и бросилась по лестнице наверх, в детские.
— Что случилось? — спросил Петр, садясь на постель, и целуя жену.
— За Степана замуж собралась, — усмехнулась Марфа. «Говорит, что она готова, ждать — года три, али четыре, но не боле».
Петя ласково погладил сонных младенцев по головам. «Еще этим потом женихов находить.
Вот так — не было, не было у меня детей, а теперь сразу пятеро, и дай Бог, еще появятся».
— Петька, — вдруг сказала Марфа, очень тихо: «Думаешь, обойдется все?»
Синие глаза мужа посмотрели на нее с любовью: «Посмотрим, Марфа. Но, кажется мне, то, что у нас с тобой случилось — дак такое один раз в жизни бывает. Давай, они вон, смотри, спят уже, ты тоже отдохни. Дай я бумаги сложу, а то у тебя не постель, — он усмехнулся, — а кабинет».
Воронцов положил девочек в колыбель, и увидел, как они прижимаются друг к другу. Он обернулся и увидел, что жена уже дремлет. Ее бронзовые косы разметались по белым кружевам постели, домашнее платье так и осталось расстегнутым.
Петя лег рядом с ней, пристроив ее голову к себе на плечо и вдруг понял, как сам вымотался за последние несколько месяцев, — каждый день, рискуя жизнью, каждый день проходя ровно по острию клинка, — где один неверный шаг, и ждет тебя даже не плаха, а просто — пуля из мушкета в предутренней темноте и безымянная могила где-то у обочины грязной деревенской дороги.
Он обнял Марфу, вдыхая ее запах — молоко и цветы, и, слыша ровное сопение дочерей, и сам заснул.
В своей комнате Тео бросилась на кровать и опять расплакалась — она уже почти решила постучаться в дверь его кабинета, и все сказать. Но его не было дома, он был в Лондоне, а ждать она не могла. Девочка решительно вытерла лицо и потянула к себе перо.
— Опять мы с тобой тут ночуем, как в тот раз, — Степан устало разлил по бокалам вино. «Знал ли я тогда…»
— Ты мне, когда написал про Машу, я ведь уже в Париже был, по дороге сюда, — Петя выпил.
«Ну что я тебе могу сказать, брат — помнишь, ты мне еще во время оно сказал, у этого же камина: «Коли любишь женщину, дак и дети ее — твои дети».
— Что он за человек был? — вдруг спросил Степан.
— Он был мой друг, — тихо ответил Петя. «Очень хороший, и очень одинокий. Умный. Смелый.
Честный. Ну что ты себе сердце- то рвешь, Степа? Ни его нет более, ни ее — а Полли нам поднимать, иначе, что ж мы за люди-то?».
— Да это понятно, — брат выпил еще и, встав, закрыл ставню. «Ветер, какой на дворе», — сказал он тихо, прислушиваясь. «Восточный. Не завидую я тем, кто в море сейчас». Степан повернулся, и Петя увидел, как изменилось его лицо.
— Понимаешь, — сказал Ворон, — я все время думаю — а если бы это был мой ребенок, что бы она выбрала?
— То же самое, — жестко сказал Петя, — и душу не мучай свою, Степа. Женщины — они другие.
Думаешь, Марфа бы согласилась выжить ценой того, что ее дитя умрет? Да никогда в жизни.
Хоть от меня дитя бы это было, хоть от кого другого. И не думай об этом даже.
Братья помолчали.
— Так ты весной на континент? — спросил Степан.
— Да, в апреле где-то. Сначала в Мадрид, — проследить, чтобы там не передумали насчет дона Хуана, потом — в Рим, а потом уже в Нижние Земли, — Петя сладко потянулся. «Ты мне долю за усадьбу не смей отдавать, кстати, не возьму».
— Петька, — запротестовал брат.