Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

Отец схватил ее за косу и вытолкал во двор. «А вы что стоите?» — обернулся он к Михайле и Григорию. «Давайте ее в возок!».

Марья вырвалась и бросилась к Анне Васильевне.

— Матушка, — упала она на колени, — милая…

— Так надо, — сказала тихо мать, и, отвернувшись, ушла в крестовую палату, закрыв за собой дверь на засов.

— Да попрощаться хоть дайте мне, — пронзительно крикнула Марья, и, забежав на поварню, привалившись спиной к двери, сказала: «Прасковья, я прошу тебя, Прасковья! Отправь, кого найдешь, к Матвею Федоровичу, в подмосковную, может, успеет он еще..».

Марья стянула с пальца кольцо с алмазом, и сунула его ключнице. Дверь затрещала, и Марья, обернувшись, увидела стоящего на пороге с плетью отца.

Нагой хлестнул дочь наискось — по груди и плечам, и, приказал сыновьям: «Я с ней поеду, а вы, — по сторонам, а то еще выпрыгнуть вздумает».

Он накрутил на руку косы дочери, и поволок рыдающую, упирающуюся Марью к возку.

Матвей наклонился к разложенному на столе, искусному чертежу, и, задумавшись, покусал перо.

— Иди-ка сюда, — подозвал он управляющего подмосковной. «В опочивальне боярыни Вельяминовой стены тем бархатом отделаешь, что из Новых Холмогор должны привезти, а на пол — ковры персидские, там, в кладовой еще много есть».

— Лавку ставить, али кровать? — улыбаясь, спросил слуга.

— Ты бы мне еще предложил печь с лежанкой сюда втиснуть, — ядовито ответил Матвей.

«Кровать я заказал, к Покрову должна быть готова, дуб резной, и накладки фигурные серебряные. Полог сейчас ткут, десять аршин кружев одних. Теперь давай подумаем, что с поставцами делать…

— Матвей Федорович, — ключница мялась на пороге. «Там с усадьбы Нагих гонец приехал…».

— Что такое — нахмурился Матвей, и быстро сбежал вниз, во двор.

— Велели за вами послать, — замурзанный мальчишка мял в руках шапку. «От боярышни Марьи Федоровны…».

— Что с ней? — побледнел Матвей и встряхнул мальчишку за плечи. «Ну, говори, али батогов захотел отведать?».

— Да не знаю, — мальчишка испуганно опустился на колени, — мне ключница велела гнать, что есть мочи до вашей милости, чтобы, значит, сказать, я и гнал..

— Коня мне, — коротко, не оборачиваясь, приказал Матвей.

Он въехал на Дмитровку, когда на церкви Рождества Богородицы уже отзвонили к вечерне.

Снизу, от Красной площади, от Москвы-реки, тянуло сыростью, багровый, яркий закат висел над городом, стучали колотушками сторожа, и Матвей на мгновение вспомнил детство — как батюшка, возвращаясь, домой, брал его на прогулку верхами. Они ехали рядом — мужчина и мальчик, и Матвей исподволь любовался красивым профилем отца и тем, как уверенно он сидит в седле.

Завидев ворота усадьбы Нагих, Матвей сомкнул пальцы на рукоятке сабли, почувствовав под рукой холодный, изукрашенный золотым сечением металл.

— Ну ладно, — подумал он, спешившись, и бросив поводья холопу, — ну что там могло случиться? Ну, заболела, ничего страшного, может, продуло вчера, она ж в одном опашене ко мне выбежала, даже мех не накинула, а сейчас хоша днем и жарко, а все равно — осень на дворе. Ну, ничего, полежит, я лекаря хорошего привезу, царского, все в порядке будет.

В крестовой палате было пусто и темно.

— Да что такое? — оглянулся Матвей и увидел, что Анна Нагая стоит на пороге — с единой свечой в руке.

— Марья? — он шагнул к боярыне. «Что с ней?».

Лицо Анны Васильевны опухло, будто от слез.

— Умерла? — еле двигающимися губами спросил Матвей.

Боярыня лишь сжала разбитый, покрытый запекшейся кровью рот. «В Кремле она», — устало, тихо сказала Анна Васильевна. «Ты прости, Матвей Федорович, царь сказал, что как ты есть его слуга верный, и друг первейший, то с тобой он договорится. Ну, Федор Федорович Марью и отвез государю — до обедни еще».

— Где он? — спокойно, вынимая саблю, сказал Матвей. «И сыновья твои где?».

— Не губи! — зарыдала боярыня, встав на колени. «То царь же…»

— А ну иди сюда, Федор Федорович, — ласково попросил Матвей, заметив какое-то движение на лестнице. «Иди, боярин, не прячься, в глаза мне посмотри».

Окольничий остановился позади жены.

— Ты за бабьей спиной-то не маячь, выдь сюда, — Матвей заставил себя убрать саблю в ножны. Федор Нагой внезапно, молящим голосом, сказал: «Матвей Федорович, он же обещался меня и сынов моих на кол посадить, а жене язык урезать, коли не сделаю я так, как велел он».

Матвей смотрел на испуганное лицо окольничего и вспоминал красивые, лазоревые глаза батюшки, его спокойный, уверенный голос: «Лучше я жену или дочь собственной рукой убью, чем на поругание их отдам». Он увидел, — ясно, так, как будто было это вчера, — залитое кровью ложе в опочивальне мачехи, ее руки — взрезанные кинжалом до кости, лицо — даже в смертной бледности улыбающееся, и Федора Васильевича, что встретил их, как воину и положено — с мечом в руках.

Матвей медленно засучил рукав парчового кафтана и ударил Федора Нагого — так же, как когда-то ударил его батюшка, в крестовой палате у покойных Воронцовых. Окольничий, едва застонав, кулем свалился на пол. Анна Нагая завыла, обнимая корчащегося от боли мужа.