Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

— У нас, кроме ягод и лука медвежьего и не растет ничего, — грустно сказала Аграфена. «Я вон хлеб попробовала, только повенчалась когда».

— Завтра уж в церковь пойду, — улыбнулась вдруг Василиса. «Прошел у Никитки животик-то, теперь гулять можно, на Туру, а, может, и батюшка с матушкой приедут, а то, как после родов его видели, так с тех пор и не навещали нас, кочуют. Ну, Пасха уж скоро, встретимся».

— Хоша б Вася скорее вернулся, — вздохнула Аграфена. «А то скучно, даже и готовить не хочется, не для кого. Сидишь в чистой избе, и думаешь — как он там, кто ему обедать-то подаст, кто одежу починит?»

— Вона, Василисе у нас хорошо, — усмехнулась Федосья, — и муж рядом, и сын, есть чем заняться. А ты, Груня, ежели хочешь, еще ко мне ходи — у батюшки-то не всегда время есть, а я тебя и читать, и писать обучу».

— А что травник твой? — спросила Василиса, давая дитяти грудь.

— Пишу, — вздохнула Федосья. «Работы-то много, травы тут не те, что на Москве, мне хоша и рассказали кое-что, когда я с батюшкой кочевала, а все равно — надо ж все попробовать, настои сварить, сие дело небыстрое».

— Как покормишь его, — кивнула Аграфена на ребенка, — пойдем на реку, посмотрим, ино чучело сегодня делать зачали, заради Масленицы?

— Только приберем тут все сначала, — строго сказала Федосья, — а то, как тесто творили, все горшки выпачкали.

Яков Чулков внимательно посмотрел на Григория Никитича и усмехнулся.

— Ну что, кузнец, видишь — в Тобольской крепостце ждут тебя, там им все поставить надо, людей обучить. Тут-то есть, кому заменить тебя?

— Да есть, — неохотно ответил Гриша, смотря мимо наместника, в красный угол, где горела лампадка перед иконами. «Они, конечно, не мастера еще, но на недолгое время — сгодится.

— Ну, ты там до Пасхи пробудешь, — зевнул Яков Иванович. «А как брат мой сюда поедет, ясак принимать — тако же и ты с ним».

— Не хотелось бы от семьи-то надолго уезжать, — вздохнул Гриша. «У меня сыну еще и трех месяцев не исполнилось, опосля Крещения только народился»

— Ну, не одного ж ты его оставляешь, — поднял бровь юноша. «Будет с женой твоей, ничего с ними не случится, а весной увидитесь. И так скажи спасибо, что ты в крепостце-то сидишь, с отрядами не ходишь».

Григорий Никитич, было, хотел что-то сказать, но промолчал. «Возок готов ваш, — наместник поиграл перстнем на холеном пальце. «Что брат мой приказал им привезти — уж погружено.

Так что давай, собирайся, уж на закате и поедете».

— Аграфене-то Ивановне мне сказать, — осторожно спросил Гриша, и вдруг почувствовал, как перехватило ему горло, — али вы сами?

— Да я и не знал сего Василия, — отмахнулся Чулков, — а ты с ним дружил вроде, ты и сходи к вдове-то.

— Вечером отправимся, — коротко сказал Гриша, и, чуть поклонившись, вышел.

«Господи, — думал он, пробираясь меж высоких, почти в рост человеческий сугробов, к своему дому, — Аграфене-то Ивановне на Рождество только шестнадцать было. Такая она молодая, и вон — несчастье, какое. Ну, может, хоша понесла она, родит, так память о Василии будет. И как сказать-то, как сказать? Может, пущай Федосья Петровна к ней сходит, она женщина взрослая, разумная, найдет слова нужные.

— А Василисе моей как говорить, что теперь до Пасхи не увидимся? — Гриша вдруг приостановился. «Девочка моя, еще заплачет, не дай Господь, расстраиваться будет, еще с молоком что случится, — мужчина перекрестился и вздохнул. «А Никитка улыбаться начал, смешной такой. Как я вернусь, так еще и забудет меня, маленький же».

Он еще раз перекрестился и, прошептав: «Ну, помоги Господи», — постучал в ставню на дворе Федосьи Петровны.

— А, Григорий Никитич, — та улыбнулась, выглядывая из сеней, — заходи, к пирогам как раз.

Любимые твои, с рыбой, мы с хозяйкой твоей и Аграфеной Ивановной напекли.

Он, было, попытался что-то сказать, откашлявшись, но почувствовал, что бледнеет.

— Волк? — прошептала Федосья, схватившись за дверной косяк. «Ты говори, не молчи, Гриша, что с ним?».

— С Волком все хорошо, — глухо сказал Гриша, опустив голову. «Ты, это, Федосья Петровна, меня послушай».

Закат уже играл над Турой, когда Гриша, обняв жену, прикоснулся губами, к теплой щеке, спящего у нее на руках сына.

— Не ехал бы ты, — вдруг сказала Василиса тоскливо, опустив голову. «Как же мы без тебя тут будем, Гриша?».

Он вскинула темные глаза, и Григорий Никитич вдруг сказал: «А ну идите сюда». Он распахнул полушубок, и жена нырнула прямо ему в руки. Она была маленькая, такая маленькая, что он легко накрыл и ее, и Никитку полами.

Василиса взяла его жесткую ладонь и потерлась об нее носом. «Уточка моя, — нежно, неслышно шепнул ей муж. «Себя береги и Никитку тако же».

Девушка только кивнула, все не в силах оторваться от его руки — большой и надежной.