Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

Он, было, потянулся, поцеловать женщину, но Марья Федоровна тихо сказала: «Делаешь свое дело, так и делай его».

«Хоша бы двинулась, лежит, ровно мертвая, — подумал дьяк и, на мгновение, остановившись, сказал себе: «Господи, я ведь сына ее убью. Господи, ну прости ты меня, мне-то моя жизнь дороже. А не сделаю я этого, так на плаху лягу».

Он почувствовал, что не может смотреть ей в лицо и попросил: «Ты перевернись, Марьюшка, сладкая моя».

Женщина встала на четвереньки, уткнув голову, в подушки, и Битяговский, удобнее пристроив свой пухлый живот, продолжил.

— Вот тут, — Виллем приостановился и поднял голову. «Смотри, тут стена в выбоинах вся, взобраться удобно будет. Только цепь, Матиас, мы туда не потащим, — она так гремит, что все проснутся».

Вельяминов пробормотал: «И луна, как на грех, яркая сегодня — будто днем полезем, если заметит кто — сразу тревогу подымут».

Ворона, что сидела на стене кремля, закаркала, и, поднявшись на крыло, медленно полетела куда-то в сторону Волги.

— Ладно, — сказал Матвей, вдыхая свежий, речной воздух, — давай я первым, а ты сзади. Ты все же посильней меня будешь, поможешь, если что».

Кирпич чуть крошился под ногами, и Виллем вспомнил, как стояли они с Теодором на крепостной стене Мон-Сен-Мартена. «Ему девятнадцать сейчас, — быстро посчитал адмирал, — взрослый парень уже. Он и тогда был высокий для своего возраста, а, сейчас, наверное, уже и меня перерос. А Тео давно замужем, должно, быть, может, и дети у нее уже есть.

Матиас говорил, там еще три девочки и мальчик. Это хорошо, — Виллем почувствовал, что улыбается, — хорошо, когда детей много. Весело. Да что это я — Марта за меня и не пойдет, она мне еще в Дельфте сказала, что не любит меня. Ну, ничего, — адмирал чуть вздохнул и поднял голову, — Матиас уже стоял на стене, — в конце концов, я сделал то, что надо — помог женщине. Остальное — это уже лишнее».

— Вот сюда спрыгнем, — тихо сказал Матвей, почувствовав, что адмирал уже рядом. «Тут футов пятнадцать, но ничего — солома внизу».

Они уже поднимались, отряхивая с себя грязь и какую-то труху, как из-за поворота, в свете луны, блеснули бердыши стрелецкого наряда.

— Лизонька, — позвала Марфа, постучавшись в дверь девичьей горницы. «Девочки мне сказали, что голова у тебя болит, так я тебе настоя сварила, открой, пожалуйста».

Лиза, вытерев заплаканное лицо кружевным платком, убрала в поставец какие-то бумаги и подняла засов.

Она посмотрела на обеспокоенное, ласковое лицо матери и поняла, что больше не может.

«Матушка, — глотая слезы, сказала Лиза, — матушка, милая…».

— Что случилось? — Марфа закрыла за собой дверь и обняла дочь одной рукой, в другой — все еще держа склянку с настоем. «Что такое, Лизонька?».

Девушка села на лавку, и, опустив голову, сжав между коленей маленькие руки, замолчала.

«Господи, — внезапно, испуганно подумала Марфа, — только не это. То ж не Федосья, — у Лизы-то голова разумная, сама она сие делать бы, не стала. Силой ее взяли, что ли? Да кто, и когда? Она ж и не ходит никуда, только по хозяйству, али в церковь».

— Лизонька, — Марфа, присев рядом с девушкой, взяла ее пальцы в свои. «Девочка моя, ты мне сказать что- то хочешь? Случилось, что с тобой?»

— Случилось, матушка, — подняв ясные, синие глаза, ответила Лизавета.

— Вот тут и сидите, — начальник караула, выматерившись, толкнул Матвея в шею, и тот полетел на кучу соломы, что была навалена у стены острога. «Ты почто людей божьих обижаешь? — спросил Вельяминов, вытерев кровь с разбитых губ. «Василий же мой блаженный, его бить, все равно, что ребенка».

— Сей ребенок, — стрелец посмотрел на заплывший глаз адмирала, — трем моим людям ребра переломал.

— Это он по незнанию, — торопливо сказал Матвей. «Ежели дите с котенком играет — так оно его тоже мучает».

— Язык прикуси свой, — посоветовал ему стрелец, — а то тако же, как приятель твой — в блаженные попадешь».

Тяжелая, деревянная дверь захлопнулась, раздалось лязганье засова, и адмирал, сплюнув, тихо сказал: «Hoerejong».

— Это ты прав, — согласился Матвей.

— Ну, — Виллем поднял руку, и, гремя кандалами, ощупал свой бок, — у меня тоже пара ребер треснула. Но ничего, это не страшно. Давай, Матиас, подумаем, как отсюда выбраться — а то вон, этот офицер бумаги твои забрал, сейчас на Москву пошлет, оттуда и отпишут, что нет таких иноков.

— Тут тебе не Голландия, — отмахнулся Матвей, — и нечего всякую шваль офицерами величать. Пока с Москвы о сем отпишут, мы с тобой уже в Бергене пить будем, а жены наши… — он внезапно замолчал.

Виллем взглянул на него и мягко сказал: «Так вот оно как, Матиас. Ну, ты не волнуйся, все будет хорошо. Я с вами до Норвегии доберусь, присмотрю, что бы все в порядке было, и распрощаемся».

— Ты что это? — нахмурился Матвей. «А сестра моя?».

— Сестра твоя еще четырнадцать лет назад мне сказала, что не любит меня, — горько проговорил адмирал. «Не думаю, что с того времени вдруг что-то изменилось».

— Так чего ж ты сюда поехал? — удивился Матвей.

— Ты про крестовые походы слышал? — внезапно спросил Виллем.

— Даже читал, — обиженно отозвался Матвей.