Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

— Ну вот, мои предки в них участвовали, — адмирал помедлил. «Моя семья, Матиас, уже четыреста лет — рыцари».

— А, — отмахнулся Матвей, — у меня кровь лучше, мы вас на сотню лет старше, мои предки в Киев из варяжских земель приехали, великим князьям служить, пять сотен лет назад. А по матери я — потомок Комнинов, императоров византийских».

Виллем заинтересованно приподнялся. «А муж Марты покойный, ты говорил, он вам тоже родственник?».

— Мать его моему батюшке двоюродной сестрой приходилась, она тоже Вельяминова, в девичестве, — объяснил Матвей. «А замуж вышла за Воронцова, они тоже род старый, известный, у нас общий предок с ними был, давно еще».

— Ну, так ты меня поймешь тогда, — улыбнулся Виллем. «Если ты рыцарь, то ты не спасаешь женщину потому, что она тебя любит. Иначе что ты за рыцарь, что ты за мужчина? Ты спасаешь ее просто потому, что она — женщина. Иначе нельзя».

— Вот, адмирал, — усмехнулся Матвей, — лежим мы тут с тобой, я царю родственник покойному, ты — штатгальтером мог бы стать, если б не был таким медведем упрямым…

— Это у нас семейное, — улыбнулся адмирал, — еще моего прадеда «Арденнским вепрем» звали..

— Вот и, получается, — закончил Вельяминов, — что всякая чернь нас сапогами топчет, а мы молчим.

— Ну, — Виллем вытащил кинжал, и полюбовался игрой металла в свете, луны, — иногда, Матиас, надо уметь ждать.

— Не опоздать, бы нам только, — тихо ответил Матвей.

— Так что же ты мне раньше не сказала, девочка? — Марфа поцеловала теплые, рыже-каштановые волосы у начала ясного, белого лба Лизы. «Зачем плакать-то было?».

— Так все говорят, — Лиза утерла нос, — мол, свахи ездить начнут, к Покрову уж и под венец встанешь…А не хочу, матушка, не хочу ни за кого другого!

— Ты хорошо подумала-то? — тихо, нежно спросила Марфа. «Сама же знаешь, жизнь у него не боярская, палат да холопов не заведено, да и, — что тут, что в Европе, — на одном месте-то они не сидят, придется тебе тоже ездить».

— Это ничего, — ласково улыбнулась Лиза. «Ничего, матушка. Я ведь аккуратная — у меня все, как надо будет, ничего не потеряется, да и обживаюсь я на новом месте быстро, сами ведь знаете».

— Это верно, — мать обняла Лизу за плечи, и та, все еще всхлипывая, сказала: «А не говорила я — ну, потому что он ничего не знает, может, я и не по сердцу ему».

— Ну как ты можешь не по сердцу быть? — улыбнулась мать. «Он, как на Масленице в гости приезжал, то спрашивал у меня — не было ли свах еще, так я думала — это он просто так, ну, по-семейному».

Лиза тяжело вздохнула и потерлась головой о плечо матушки. «А мама моя бы что сказала?»

— А мама твоя бы сказала — иди, доченька, куда сердце тебя ведет, — погладила ее по голове Марфа. «И батюшка покойный порадовался бы. Так что не плачь, Покровом повенчаешься».

Лиза вспыхнула вся — до начала прикрытой кружевами, молочно-белой шеи.

— Потому что лучшей жены для сына моего мне не найти, хоть весь свет обыщи, — добавила боярыня, пожимая мягкую, маленькую руку Лизы.

— Что-то хорошо кормите сегодня, — хмыкнул Матвей, увидев, как стрелец ставит на пол дымящийся горшок со щами.

— У протоиерея нашего именины, святителя Германа Константинопольского, — сухо ответил караульный, — так он велел, ради милостыни, со своей поварни вам харчей пожаловать.

— Ну, храни его Господь, — перекрестился Вельяминов.

Когда дверь закрылась, он обернулся к адмиралу: «Что там решетка?».

— Решетка там, — ответил Виллем, рассматривая свои исцарапанные руки, — к вечеру будет на полу лежать. Хорошо еще, что я высокий, тянуться не надо.

— А ты не застрянешь? — озабоченно поинтересовался Матвей, разглядывая небольшое, забранное толстыми прутьями окошко.

— Вот, сразу видно, что ты никогда не плавал, — Виллем принялся за щи. «Когда по мачтам карабкаешься, не только сила нужна, но и гибкость. Пролезу, все в порядке будет. Там, правда, — он показал на стену, — навоза лужа, прямо под окном нашим.

— Ну, тебе не впервой, — заметил Матвей, и мужчины рассмеялись — тихо.

— А у меня именины осенью только, — грустно сказал Матвей, добравшись до дна горшка, — на Матфея Евангелиста. А у тебя когда?

— Да через три дня уже, — усмехнулся Виллем, устраиваясь на соломе. «Мы же святых не признаем, сам знаешь. А так — на Гийома Желонского».

— А, это который сподвижник Шарлеманя, — вспомнил Матвей. «Про него еще эта песня написана, как ее там…

— «Алисканс», — помог Виллем.

— Именно, — обрадовался Матвей. «Мне ее покойный король Генрих читал, когда мы с ним еще в Кракове жили. Как это там, когда Гийом находит раненого Вивьена: "Plorant li baise tot sanglant la maisele, sa tenre bouce k'est douce con canele".

— Плача, целует его в окровавленную щеку, в нежный рот, сладкий, как корица, — Матвей вдруг улыбнулся и закрыл глаза, как будто что-то вспоминая.

Виллем помедлил и вдруг спросил: «Слушай, а у тебя всегда так было?».

Матвей вздохнул: «Всегда. Я уж и не знаю — должно быть, Господь меня так любит сильно, что решил мне все дать попробовать».