Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

— Преподаю очередному молодому оболтусу, — отмахнулся ученый. «На кафедру математики в Падуе меня не взяли, — он чуть улыбнулся, — надо хоть как-то зарабатывать деньги.

— Ты один? — осторожно спросил Джон, оглядывая грязный, в пятнах плащ, и покрасневшие от холода руки Бруно.

— Один, — избегая его взгляда, ответил Джордано.

— Ну так пошли, поедим, я приглашаю, — Джон улыбнулся.

— Я не могу, — Бруно замялся и посмотрел на свинцовую, тихую воду канала. «У меня дела».

Джон помолчал. «Ну, тогда заходи ко мне, как будет время. Я здесь, на кампо Сан-Поло, рядом с церковью, второй этаж, лестница с канала».

— Хорошо, — Бруно быстро пожал ему руку и пошел в сторону Каннареджо.

— Это кто? — спросил неслышно подошедший сзади сын.

— Тот, за кем ты сейчас проследишь, — усмехнулся Джон. «Хотел работать, так начинай.

Постарайся, чтобы он тебя не заметил».

Тонкие губы подростка чуть улыбнулись, и он, скользнув на узкую, тихую набережную, растворился в наползающем с лагуны тумане. Джон услышал бой часов на колокольне, и повернул домой — пора было кормить Веронику.

Обойдя церковь Сан-Феличе, Джордано свернул в грязный проулок. Над каналом было развешано сырое белье, крысы, попискивая, разбегались, заслышав гулкий звук шагов, отдающийся в облупленных стенах домов. «И неба отсюда не видно, — грустно подумал Джордано, нагибая голову, спускаясь в подвал. «Как солнце выглянет, надо будет к лагуне сходить, погулять».

Старуха поднялась и ворчливо сказала: «Опаздываете, синьор, вы и так мне гроши платите, а я вас жду, между прочим. У меня свои внуки есть!».

— Простите, пожалуйста, — Бруно чуть покраснел и отсчитал медные монеты. «Знакомого встретил. Завтра как обычно приходите, тогда».

— Молоко еще осталось, на ужин хватит вам, — сказала старуха, накидывая на голову шаль, — а хлеб она весь доела.

Джордано услышал, как скрипит дверь, и, подойдя к низкой, застеленной рваным бельем кровати, долго смотрел на мирно спящего в ней ребенка. Вздохнув, он зажег свечу, — темнело рано, и, подышав на руки, пристроив бумагу на коленях, стал писать.

Девочка внезапно чуть зевнула, поворочалась немного, и, подняв голову, позвала: «Папа?».

Джордано повернулся к ней, улыбаясь: «Здравствуй, счастье мое!».

Он поднял дочку на руки и подышал в нежное ушко. Констанца тут же засмеялась и приникла к нему: «Еще! Еще!»

— Джордано, — сказала тогда жена, измученно сглотнув, — дай мне доченьку». Он потянулся к старой, выстеленной тряпками колыбели, и достал ребенка. Новорожденная чуть заворочалась, и, посопев, приникла к розовому соску.

— Рыженькая, — плача, сказала Констанца. «Господи, чтобы ты только счастлива была, Господи. — Джордано, — она взяла его руку и положила себе на лоб, — покрытый мертвенным, ледяным потом, — ты найди ей кормилицу хорошую.

— Там, — она кивнула на свой сундучок, — я немного денег отложила, вам на первый год должно хватить. Не бросай нашу девочку, Джордано, прошу тебя».

Он посмотрел на слезы, что текли по ее лицу, и сказал: «Прости меня, любимая».

— Да за что? — вдруг, задыхаясь, прошептала Констанца. «Ты мне десять лет такого счастья подарил, о котором ни одна женщина мечтать не смеет».

Бруно обвел глазами низкий, сырой подвал, рассохшуюся кровать, истрепанные, в дырках простыни и, опустив голову, прижался губами к руке жены.

— Пусть, — попросила Констанца, глядя на заснувшую у груди дочь. «Пусть так полежит.

Обними меня, Джордано».

Он устроился рядом и обнял их обеих. «Скоро уже сыночка нашего встречу», — слабо, еле дыша, сказала Констанца. «Вот, да, любимый, держи меня так. Так хорошо». Она закрыла глаза, темные, длинные ресницы дрогнули, и Джордано, увидев, как бледнеют щеки жены, еще успел поцеловать ее — в уже мертвые губы.

«А Филиппо умер, когда ему три года, было», — горько подумал Бруно, все еще улыбаясь, щекоча маленькую Констанцу.

— Уже читать умел, уже математикой я с ним начал заниматься. Как же он мучился, маленький, дышать не мог, горло все забито было, губки посинели, и все шептал: «Папа, почему больно так?» Констанца тогда тоже слегла, заразилась от него, при смерти была.

Господи, ну хоть эту ты не оставь своей милостью, — посмотрел Бруно на лукавую, будто у лисички, улыбку дочери и, вздохнув, сказал: «Ну, ты же, наверное, есть хочешь, а?».

— Хочу, — серьезно сказала девочка, и попросила: «Дай я сама». Она слезла с рук отца и, деловито подтащив к столу скамью, налила себе молока. «Хлеба нет?» — обернулась она к Бруно, и тот, как всегда, удивился, как хорошо она говорит.

«Филиппо тоже рано начал говорить, еще года ему не было», — подумал Бруно. «И маленькая тоже — к годику бойко болтала».

— Нет, радость моя, — развел руками он. «Но я куплю, мне завтра заплатят».

— Ты иди, папа, — сказала маленькая Констанца, выпив молока. «Дай мне книжку, иди, работай. Я картинки посмотрю».

Он протянул дочери самодельную книгу — с картами земли и звездного неба, с рисунками зверей, и, усадив ее рядом, ласково проговорил: «Ну, уж нет, я тебе почитаю».

— Я уже научилась, — гордо сказала дочка, и, указав на медведя, по складам прочла: «Ор-со.