— В море, значит, — хмыкнул он, глядя на то, как рассыпаются хлопья пепла в камине. «И успел обрюхатить еще одну шлюху перед смертью. Ну, хоть она тоже сдохла, с отродьем ее, меньше хлопот будет. А братец мой жив, значит. И та девчонка жива. На троих, значит, наследство, придется делить. Ну ладно, это мы еще посмотрим.
— Вот только, зная дорогого папу, — Майкл чуть улыбнулся, — кроме наследства, он еще кое-что, наверняка, припрятал, зря он, что ли, тридцать лет в Карибском море плавал? Доберусь до Лондона, схожу, узнаю — вдруг папа оставил письма какие-нибудь? Наверняка, — Майкл закрыл глаза и глубоко вздохнул.
Он лег на койку, повернувшись лицом к переборке, и, сжав зубы, велел себе: «Терпи».
Терпеть становилось все труднее, — в джунглях, стараясь выжить, он просто об этом не думал, а сейчас, когда в каюту с берега веяло томной, осенней жарой, когда корабль чуть покачивался на легкой волне, — Майкл опять почувствовал то, что он усмирял все эти годы.
«Не сейчас, — сказал себе он. «Тогда, когда у тебя будут деньги, тогда, когда ты будешь на пути туда, к своей цели. Только тогда, но не сейчас».
Он встал, и, пройдя в боковой чулан, сняв рубашку, облился водой. Вытираясь, он прислонился лбом к доскам, и, заставил себя вспомнить Санта-Ану. Как и всегда, это помогло — желание сменилось отвращением, и Майкл, устроившись на койке, облегченно вздохнув, опять взялся за Библию.
Хосе приложил пальцы к смуглому запястью больного и затаил дыхание, одновременно, внимательно, осматривая морщинистое лицо. Сердце билось с перебоями, то часто, то медленно, замирая. «Странно, — подумал он, — лицо истощено, а на теле — отеки».
Юноша вымыл руки горячей водой и осторожно приподнял оба века — по очереди. «Еще и паралич глаза, — пробормотал он.
— У него болят ноги, он с трудом ходит, и не помнит, как его зовут, — раздался сзади мягкий голос наставника. Индиец говорил на хорошем португальском, и, когда Хосе, приехав сюда, в горы, удивился, услышав его приветствие, тот только улыбнулся: «Я полвека лет лечил там, — он махнул рукой на тонкую полоску океана, — в городе. Вот сейчас, на старости лет, сюда перебрался».
Хосе окинул взглядом тонкую, стройную фигуру индийца и подумал: «Интересно, когда он начал лечить? Ему же лет шестьдесят, не больше».
— Мне восемьдесят три, — сухо сказал врач. «Пойдемте, покажу, где вы будете жить».
Комнатка оказалась крохотной, но чистой, кормили — хоть и скромно, без мяса, — но вкусно.
Хосе, однажды вечером, сидя при свече, приводя в порядок свои записи, подумал: «Вот бы не уезжать отсюда подольше».
Он посмотрел еще раз на больного и, вздохнув, сказал: «Это может быть старческое помутнение ума, сопряженное с болезнью сердца. Ему же лет семьдесят?».
— Ему тридцать, — ядовито сказал наставник, — и два месяца назад он играючи таскал мешки с рисом там, в порту.
— Да, — Хосе задумался, и, посмотрев на деревянную миску, что стояла рядом с больным, спросил: «Почему его кормят иначе, чем остальных? Всем сегодня давали обыкновенный рис, я сам его ел, а ему — что-то другое, — юноша понюхал. «Это тоже рис, но какой-то странный, я такого не видел».
— Молодец мальчик, — нежно сказал наставник. «Это рисовые отруби».
— Но зачем? — удивился Хосе. «Что они изменят?».
— А! — индиец поднял длинный, чуть костлявый палец.
— Вот об этом мы будет говорить вечером, после ужина, а за него, — врач наклонился и ласково поправил на больном тонкое одеяло, — ты не беспокойся, его вовремя привезли и отсюда он уйдет на своих ногах. А теперь пойдем, червь у того ребенка уже показался в язве, надо начинать его вынимать.
Вечером, после занятия, Хосе подошел к ограде террасы и посмотрел на океан. «Ничего-то мы не знаем, — вдруг усмехнулся юноша, — ну, кто бы мог подумать, что человек может серьезно заболеть просто потому, что ел обыкновенный рис».
Он оглянулся вокруг и, полюбовавшись садом, добавил:
— Надо же, в каждом растении, в каждом дереве, или цветке есть польза. И почему мы, в Европе, так мало используем коноплю в лечении? Глушим пациентов опиумом направо и налево, а конопля, оказывается, незаменима, при постоянных болях. Правильно я сделал, что сюда целый мешок тетрадей привез, хоть есть куда рецепты записывать.
Он потянулся и, широко зевнув, подумал, о завтрашней операции. «Будем чинить сломанный нос, — пробормотал он, — я и не знал, что так можно. Ну, хоть высплюсь сегодня, вроде тихий день был.
Хосе пригляделся к низкому, беленому зданию храма, и, приставив ладонь к глазам, понял, что отдохнуть ему не удастся — наставник махал с порога рукой.
Уже на рассвете юноша вышел наружу, и, сняв испачканный кровью фартук, прислонился к стене.
— А ты что думал? — рассмеялся индиец, потрепав его по плечу. «Это у тебя первая двойня?».
— У нас, — Хосе махнул рукой на запад, — акушерки детей принимают, врачей зовут только когда операцию надо сделать…, - он замялся.
— Убить роженицу или ребенка, да, — сухо ответил наставник. «Ну, как я тебе уже говорил, — резать мы все умеем, а вот сделать так, чтобы резать было не надо — это, мальчик, приходит с опытом».