Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

— Что вы, сэнсей, — на хорошем португальском, испуганно, ответил японец, — наши врачи ни в коем случае не будут трогать труп, это же скверна. Для этого нас и берут в служители морга — мы же и так из касты неприкасаемых, называется «эта», нам можно.

— А вроде умные люди, — вздохнул Хосе. «Глаза — это одно, а пощупать пальцами, — совсем другое. И не называйте меня сэнсеем, я вас на сорок лет младше».

— Вы — врач, — коротко сказал эта и потянулся за ножом.

— А как переводится — «эта»? — внезапно спросил Хосе, наблюдая за ловкими руками пожилого человека.

— Грязная масса, — коротко сказал тот, и, раздвинув ребра трупа, добавил: «Зайдите с этой стороны, тут отлично ее видно».

Хосе взглянул на печень и задумчиво спросил: «Он пил?».

— Не больше, чем другие, — хмыкнул эта. «Я вскрывал тела португальских моряков, знаю, о чем вы. У нас этой болезни мало, не то, что у вас».

— Опухоль, — Хосе посмотрел на служителя и сказал: «Вот, что, любезный Акико-сан, я не японец, так что мне на все эти касты наплевать. Я врач, и вы врач, так что давайте без церемоний. Нож, будьте так добры.

Эта побледнел: «Как вы меня назвали?»

— Акико-сан, я слышал ваше имя, — Хосе вырезал опухоль, и, опустив ее на фарфоровую доску, поинтересовался: «А что, я неправильно произношу?»

— Дело не в этом, — служитель сглотнул, — нас просто запрещено так именовать, мы не господа, я же вам сказал, мы — грязная масса.

Хосе усмехнулся и подумал: «А я тогда кто — сын индианки и еврея?».

— Дайте мне, пожалуйста, более тонкий нож, — сказал он вслух, и давайте сравним здоровую и пораженную ткани. У вас больше опыта во вскрытиях, помогите мне, пожалуйста.

Акико-сан аккуратно отрезал маленький, тонкий ломтик опухоли и задумчиво предложил:

«Потом надо будет посмотреть на другие внутренние органы, эта болезнь часто распространяется по всему телу».

Хосе улыбнулся, и, вырезав здоровую часть печени, устроив ее на подносе, передав Акико-сан лупу, попросил: «Вы тогда диктуйте, а я буду записывать, ладно?».

Джованни и отец Алессандро медленно прогуливались по ухоженному, большому саду миссии. Послушники-японцы, в простых, голубых кимоно, прореживали траву.

— Я посмотрел на карту, — Джованни взглянул на спокойную гладь океана вдали, — это и вправду, недалеко. Там хорошая гавань, так, что я вас понимаю, отец Алессандро.

— Ну что ж, — он улыбнулся, — давайте я возьму с собой Хосе и съездим туда, до зимы. Только вот зачем вы хотите, чтобы отец Франсуа с нами отправился? Он — Джованни приостановился и взглянул сверху вниз на иезуита, — сами знаете, предпочитает молитву и размышление, а не общение с людьми.

— Именно поэтому, — сварливо ответил отец Алессандро, и, остановившись у пышной клумбы, полюбовался цветущими, — бронзовыми, белыми, желтыми, — хризантемами.

— Вот же, — пробормотал он, — как в Европе, так монарх непременно ставит на свою печать льва, или орла, или еще что-нибудь такое, а тут…

— Цветок, да, — Джованни коснулся длинными пальцами особенно красивого, — даже и рвать их не хочется, настолько они прекрасны. Я тут, кстати, на досуге вздумал переводить Сайгё, на итальянский, хотя, конечно, сложно сохранить ритм, все слоги надо подсчитывать. Он как раз об этих цветах писал.

Отец Алессандро задумался и процитировал:

Осенью поздней
 Ни один не сравнится цветок
 С белою хризантемой.
Ты ей место свое уступи,
Сторонись ее, утренний иней!

— вздохнул иезуит.

— А насчет отца Франсуа, — продолжил он, — отец Франциск Ксаверий заповедовал нам идти в самую гущу людей, а не прятаться за стенами церквей. Вот, пусть и начинает. Под вашим присмотром, конечно, — отец Алессандро, было, протянул руку к бронзовой хризантеме, но потом покачал головой: «Нет, не могу».

— Давайте просто посмотрим, — ласково предложил Джованни, и, на мгновение, закрыв глаза, подумал: «Приеду в Англию, обязательно посажу цветы в саду. Буду сидеть там, на скамейке, и переводить всю «Горную Хижину». Просто так, для себя».

Тео-сан налила Мияко чая и тихо сказала: «Вам, наверное, трудно смотреть на Сейджи, давайте, я его унесу».

— Ну что вы, — Мияко-сан приняла чашку и поклонилась, — такой славный, такой пухленький, пусть спит себе спокойно.

Мальчик зевнул, и, дрогнув ресничками, засопел еще крепче, лежа на футоне.

— Я ведь тоже дитя потеряла, — Тео-сан вздохнула, — молодой еще совсем, первый сыночек мой мертвым родился, дай Господь ему покой, — женщина перекрестилась. «И дочка моя младшая пропала, еще тем годом, как мы в Японии оказались, муж мой бывший, — губы Тео чуть искривились, — увез ее, и не знаем мы теперь, — где моя Белла?

Мияко-сан сан вздохнула и, найдя руку Тео, пожала ее.

— Бедная вы, бедная, — покачала головой сестра даймё, — я ведь тоже, как весть принесли, что мальчики погибли, и плакала, и в храм каждый день ходила. Однако то мальчики, судьба у них такая, а как моя доченька умирала… — женщина отвернулась, и, помолчав, добавила:

— Простите, пожалуйста, вам неприятно об этом слышать, я не буду продолжать.