Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

— Мияко-сан, — Тео погладила нежные пальцы, — не надо. Я ведь тоже мать, я понимаю.

— Я вас, что хотела попросить, — прислужниц у Марико моей и так достанет, а вот обучить ее правильному обхождению кому-то надо. Я ведь не японка, — Тео чуть покраснела, — я рассказала ей кое-что, но не знаю, как у вас тут что принято, тем более у господ. Нам же хочется, чтобы Марико угодила его светлости, ведь это такая честь для нашей семьи.

Мияко-сан помолчала и проговорила: «Так я ведь тоже ничего этого не понимаю, Тео-сан, я ведь жена была, не наложница. Это они для удовольствия, а ко мне муж раз в месяц приходил, на короткое время, — она вдруг жарко зарделась, — и все».

— И вы его любили? — неслышно спросила Тео.

— А как же иначе? — удивилась Мияко. «Хоть нас замуж ради связей выдают, и денег, но все равно — положено любить. Я его на свадьбе в первый раз увидела, у нас так принято».

Сейджи проснулся, захныкал, и попытался встать на ноги. Обе женщины сразу же поклонились. «Ходит неловко еще, — заметила Тео, давая сыну грудь, — у старшего моего тоже так было. А девочка сразу пошла, и бойко, и говорила в годик уже. Ну, посмотрим, как с внуками будет, — женщина улыбнулась.

— Конечно, — задумчиво сказала Мияко, — повезло вашей дочке, она ведь приемная у вас, да и сами вы — без роду, без племени, кто бы ее в жены взял? Разве что крестьянин какой-то. А за мальчиков не волнуйтесь, всегда бесприданницы найдутся, ну, или те, кого оспой в детстве побило. Без жен не останутся, — сестра даймё улыбнулась и предложила: «Давайте тогда я вам покажу, как за кимоно правильно ухаживать. И прически вам с дочкой сделаю, а то у этих прислужниц всегда криво получается. Стихи пишет ваша дочка?

— Да, — Тео-сан рассмеялась, — слагает что-то.

— Ну, вот и поэзией я с ней позанимаюсь, его светлость ценит, когда собеседник может поддержать изящный разговор. Я ведь до замужества тоже стихи писала, а потом, — Мияко-сан махнула рукой, — уж и времени на это не было. А у Марико-сан его достанет, на то и наложница, чтобы ничего не делать — темно-красные, красиво вырезанные губы чуть улыбнулись.

Дайчи-сан посмотрел на спускающихся к лодке людей, и, выйдя на берег, поклонился отцу.

— Вот, — рассмеялся Масато-сан, — это мой старший сын, Дайчи, Дэниел, если по-испански.

Познакомься, сынок — это священники, которые с нами поедут, и сеньор Хосе, он врач.

Юноша поклонился, и сказал изумленно: «Вы такой молодой и уже врач?»

— Мне двадцать один, — рассмеялся Хосе и пожал ему руку. «А вам сколько? Вы, наверное, ровесник мой? — спросил он, оглядев высокого, стройного юношу в черном кимоно с белыми журавлями.

— Мне шестнадцать, — вздохнул Дайчи-сан. «А вы мне расскажете про медицину, а то у нас в замок приходят лекари, но они все старые, монахи, и только отмахиваются, когда их спрашиваешь? Они травами лечат, — презрительно сказал юноша, — что можно травами вылечить?

— Многое, — усмехнулся Хосе. «В Индии, например, коноплей снимают постоянные боли, да и тут, у вас — знаете, наверное, греют особые точки на теле тлеющей полынью. Вообще, Дайчи-сан, восточная медицина — это целое, огромное, неизведанное поле, и я очень рад, что сюда поехал с отцом.

Дайчи ловко положил лодку в галфвинд и удивленно сказал: «У священников же не может быть детей».

— Джованни — мой приемный отец, — объяснил Хосе, и, обернувшись, помахал рукой священникам, что сидели на корме, — я сирота, он меня в Лиме подобрал.

— Я жил в Акапулько, а потом — в Картахене, — рассмеялся Дайчи. «Вам надо с моей сестрой познакомиться приемной, мы с ней, когда в джунглях жили, она училась у лекарей местных».

— Будет очень интересно, — улыбнулся Хосе. «Вот, посмотрите, — он наклонился, и достал из кожаного мешка изящный, лакированный футляр».

— Да, — сказал Дайчи, глядя на тонкие серебряные иглы, — монахи ими лечат, я видел.

— Это мне наставник здешний подарил, на прощанье, — Хосе нежно потрогал шелковую подкладку. «Он великий врач, Акико-сан, а вынужден работать служителем в морге, потому что он — эта».

Дайчи помрачнел и вздохнул. «Да, они мусорщиками нанимаются, или трупы хоронят. Жалко их, конечно, очень. Мы ведь тоже, Хосе-сенсей…

— Да просто Хосе, — прервал его старший юноша и улыбнулся.

— Вы же врач, так положено, и вы меня старше, — нахмурился Дайчи.

— Совсем ненамного, — уверил его Хосе.

— Так вот, мы ведь тоже, христиане, не такие, как все, — горько сказал Дайчи-сан. «Тут, — он показал рукой на удаляющуюся гавань Нагасаки, — и даймё христианин, и много самураев тоже крестились. А там, у нас, на всю провинцию, наша семья одна. Тем более, мы не японцы. Сестра моя…, - он внезапно прервался и покраснел.

Хосе посмотрел на него и ласково сказал: «Ну, вот сейчас мой папа и отец Франсуа к вам приедут, вашего брата окрестят, — как зовут-то его?

— Сейджи, — рассмеялся подросток. «Второй сын, значит. А крестить хотят Стефаном, ну, или Эстебаном, если по-испански».

— Так вот, — продолжил Хосе, — может быть, и кто-то еще окрестится, потом, если вас много окажется, священник вас чаще навещать станет».

— Ну, дай-то Бог, — Дайчи перекрестился.